Монашество в современном мире

В статье «Монашество и постиндустриальное общество» (ЦВ № 20, 2008) игумен Спиридон (Баландин) поделился размышлениями о том, как монашеская традиция может найти свое место в современном обществе, которое, по одной из теорий, пройдя аграрную и индустриальную стадии своего развития, сейчас находится на постиндустриальной или информационной стадии. В отличие от отца Спиридона я не знаком изнутри с монашеской жизнью. Впрочем, мне доводилось бывать в русских монастырях, я видел немало православных и католических монастырей в Западной Европе и провел незабываемый месяц на Афоне. Несколько лет моей жизни были посвящены академическому изучению первых веков формирования монашеской традиции, поэтому, сталкиваясь с сегодняшним положением дел, я волей-неволей рассматриваю современное монашество в свете древних Патериков и «Лествицы».

Монашество

и современность

«Вопрос в том, хотят ли монахи быть музейными экспонатами, проживающими в заповедниках-резервациях на потеху туристам, или полноценными членами современного постиндустриального общества? Дребезжащая пилорама, тонны железной стружки, рассуждения о вреде паспортов и вездесущих масонах в XXI веке не вызовут сочувствия и понимания в образованной среде», — справедливо замечает отец Спиридон. Однако «постиндустриальное общество» — это характеристика не только социологическая, но и нравственная. В частности, отец Спиридон обращает внимание на распад семьи, «образованную самодостаточность и духовную гордость», а также на тотальное загрязнение окружающей среды, как характеристики «информационного общества». Очевидно, что монастырь как «единое целое на основе взаимного смирения и послушания со многими ограничениями в свободе поведения» обречен быть бельмом на глазу у такого общества. И «синхронизация» монашества с деградирующим миром обернулась бы полной катастрофой. В то же время, стоит задуматься о том, как предотвратить «сохранение монастырской жизни исключительно в виде лубка», а монахам — не превратиться в «беззвучных музейных работников».

Согласно официальной статистике, в Русской Православной Церкви сейчас 769 монастырей. У каждого своя история, в каждый приходят люди разными путями. Большая часть монастырей находится в состоянии строительства и ремонта; когда быт не устроен вовсе, насельникам не до интернета.

Однако основной вопрос, который ставит отец Спиридон, как мне кажется, вовсе не в использовании высоких технологий. В Византии и в Древней Руси монастырь виделся прежде всего «как светоч духовного знания, просвещенности и образованности; как хранитель древней культуры и традиций, церковного искусства». Можно ли говорить о том, что современные монастыри соответствуют, или хотя бы пытаются соответствовать этому высокому стандарту? Трудный вопрос…

Очевидно, не стоит идеализировать положение дел в наших монастырях до революции. У свт. Игнатия Брянчанинова можно найти немало скорбных сентенций: «Положение монастырей в России в нравственном и духовном отношениях самое бедственное. За сто лет до нас Святитель Тихон сказал, что истинное благочестие почти исчезло, а заменено оно лицемерством для обмана людей с целию вещественной выгоды».

«С сердечным сожалением смотрю на неминуемое падение монашества, что служит признаком падения христианства. Кто приходит в монастырь? Люди из низшего класса почти исключительно; почти все приходящие уже расстроили свою нравственность среди мира. Нет условий в самом народе для того, чтобы существование монашества продлилось».

Святитель Игнатий обращает внимание на то, что монастырь является срезом не только с общецерковной жизни, но и с жизни общества в целом. Нравственная деградация общества искажает все социальные институты, включая монастыри. И единственный способ для монашества не превращаться в усиленное отражение проблем общества — это быть верным тому видению монашеской жизни, которое существовало до новейшего времени и которое позволяло изменять и преображать человека, выбравшего путь монашеской жизни.

Соблазны

монастырской

жизни

Если те, кого принято называть «ангельским образом», сбиваются с курса, страдает вся Церковь. Справедливо заметил протоиерей Димитрий Смирнов: «Очень часто человек, отправляющийся в паломничество в какой-то монастырь, приезжает оттуда с квадратными глазами, с какими-то епитимьями. И я некоторым своим прихожанам запрещаю исповедоваться в других монастырях. Потому что человек возвращается с полностью  разрушенной духовной жизнью, с “мозгами набекрень”. Потому что некоторые духовники, даже ничего не узнав о человеке, в капусту рубят его душу».

Действительно, вряд ли найдется приходской священник, которому бы не доводилось врачевать души людей, покалеченных «прозорливыми старцами», которые зачастую готовы вторгнуться как в сексуальную жизнь человека, так и в его кошелек. Отец Димитрий ставит важный вопрос: возрождение института монашества — это проблема не только адекватного количества кирпичей для строительства и ремонта, но и того, как монашество воспринимает само себя, и прежде всего, по отношению ко всей Церкви. «Монашеская духовность» в ее современных проявлениях часто оказывается разрушительной. Так происходит, когда совершается подмена самых фундаментальных понятий монашеской жизни, к примеру послушания. Об этом, в частности, говорил Святейший Патриарх:

«Существует соблазн отложить “на потом” устроение духовной жизни, отдавая приоритет строительству и украшению зданий… Если упустить главные цели монашеской жизни, ради которых возводятся здания и благоустраивается быт в обители, то рано или поздно монастырь оскудеет… Например, обет послушания и само послушание часто мыслятся не как средство исцеления больной человеческой природы, а как повод принудить человека к исполнению какого-то практического дела. При этом самому делу придается основное значение, а истинная цель послушания игнорируется».

Действительно, труд является важной частью монашеской жизни. Зависимость монастыря от собственного хозяйства позволяет ему не стать частью «общества потребления»; пища на трапезе принимается как дар Бога, воспринятый через человеческий труд. В то же время, если послушники и паломники воспринимаются лишь как бесплатная рабочая сила, монастырь обречен стать клоном исправительно-трудовой колонии советского образца.

Духовные ориентиры

Очевидно, что монастырь может быть духовным ориентиром, лишь будучи ориентированным на святоотеческую традицию. Вспоминается эпизод из книги «Старец Силуан», в котором описывается сцена из жизни русского Афона.

«В 1932 году монастырь посетил один католический доктор, отец Хр.Б. Он много беседовал с О.В. по разным вопросам жизни Святой Горы и между прочим спросил:

— Какие книги читают ваши монахи?

— Иоанна Лествичника, Аввы Дорофея, Федора Студита, Кассиана Римлянина, Ефрема Сирина, Варсануфия и Иоанна, Макария Великого, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Никиты Стифата, Григория Синаита, Григория Паламы, Максима Исповедника, Исихия, Диадоха, Нила и других Отцов, имеющихся в “Добротолюбии”, — ответил О.В.

— Монахи ваши читают эти книги!.. У нас читают их только профессора, — сказал доктор, не скрывая своего удивления.

 — Это настольные книги каждого нашего монаха, — ответил О.В. — Они читают также и иные творения Святых Отцов Церкви и сочинения позднейших писателей-аскетов, как, например: епископа Игнатия Брянчанинова, епископа Феофана Затворника, преподобного Нила Сорского, Паисия Величковского, Иоанна Кронштадтского и других.

Об этой беседе О.В. рассказал старцу Силуану, которого глубоко почитал. Старец заметил:

— Вы могли бы рассказать доктору, что наши монахи не только читают эти книги, но и сами могли бы написать подобные им... Монахи не пишут, потому что есть уже многие прекрасные книги, и они ими довольствуются, а если бы эти книги почему-либо пропали, то монахи написали бы новые».

Мог бы этот диалог состояться сегодня в обычном русском монастыре — не берусь ответить. Однако приведу случай из собственного опыта.

Дочь одной из наших прихожанок около десяти лет живет в женском монастыре — слишком известном, чтобы называть его имя. Ее мать заболела, ей предстояла серьезная операция и послеоперационная терапия. Мать получила от дочери-послушницы (ныне монахини) письмо с правилом некоей «сихмонахини Антонии», в котором ей предписывалось сугубое покаянное молитвенное правило за грех детоубийства, совершенный в молодости, с молитвой св. Иоанну Предтече, чтобы он посмертно крестил детей, ныне находящихся в геенне (!). Я написал ей письмо, где сказал, что мать нуждается не в том, чтобы ее ставить на колени, а в добром слове и дочерней заботе. Также я призвал ее отличать церковное предание от опасной богословской самодеятельности. Я спросил, кто в монастыре занимается духовным и интеллектуальным воспитанием послушниц и молодых монахинь. Никто, узнал я. Поскольку на дворе «последние времена», никакой духовной жизни быть не может, и спасение возможно лишь через болезни и скорби. Так учат в монастыре, который, выполнив все возможные и невозможные задачи в области ремонта и строительства, так и не смог донести до собственных насельниц основы христианской жизни.

Понятно, что если пресловутой «духовной жизни» в нынешние «последние времена» не существует, то можно смело отказаться и от тех целомудренных принципов, которые для древних монахов представлялись очевидными. Вполне в духе древнего монашества, на Западе в современных мужских бенедиктинских монастырях доступ женщин на территорию собственно монастыря запрещен вовсе — за исключением храма. Однако если из наших мужских монастырей изгнать армию матушек, тетушек («у меня был муж неверующий, меня батюшка благословил развестись, и я теперь здесь спасаюсь»), келейниц и проч., то привычный уклад монашеской жизни просто рухнет. Подобные искажения самой сути монашества могут быть ликвидированы только преодолением отношения монастырей к миру по принципу «вы — ученые, а мы — копченые», и знакомством насельников не только с сельскохозяйственными достижениями, но и с историей православного монашества, со святоотеческими трудами.

Вспоминается пример монастыря св. Иоанна Предтечи в Великобритании: архимандрит Софроний, ученик прп. Силуана, который сам не имел систематического богословского образования, отправлял послушников и молодых монахов в университеты, где они его получали, работая над докторскими диссертациями. Его усилия не прошли даром — в монастырь, который можно считать образцовым, приезжают люди со всего мира, зная, что здесь не будут запугивать Антихристом и «последними временами», а помогут найти ответы на самые важные вопросы в их жизни.

Таким образом, вклад монастыря в церковную жизнь может быть положительным, а не разрушительным, и он сможет быть источником просвещения, а не рассадником кликушества и невежества, только если монашество снова станет интеллектуальной элитой, укорененной в святоотеческом предании.

Монастырь и мир

Что касается спектра современных технологий, о которых говорит отец Спиридон, то современный монах может использовать их не только для самообразования и расширения интеллектуального горизонта, но и для того, чтобы делиться своим опытом с Церковью, с миром. Характерно, что самый популярный в России религиозный интернет-ресурс «Православие.ру» разработан и поддерживается московским Сретенским монастырем. Современный монастырь, в особенности монастырь городской, — это вовсе не бегство от мира, в примитивном смысле слова. Образ «идеального монаха» как человека, который лишь перебирает четки в руке, является романтическим вымыслом, и вымыслом опасным. Древние монастыри занимались издательской, просветительской, благотворительной деятельностью (вспомним прп. Иосифа Волоцкого!). Многие миссионеры вышли из монастырей (к примеру, прп. Герман Аляскинский). Монастыри непрестанно изменяли мир вокруг себя. И сейчас многие монастыри не ограничиваются строительно-ремонтными и сельскохозяйственными работами. Например, при Варницком монастыре, как и при бенедиктинских монастырях на Западе, действует школа-интернат. Немало монастырей, известных и не очень, которые своим «тихим и безмолвным житием» дают верные духовные ориентиры тем, кто живет в миру. В то же время, если за умножением количества монастырей не последует качественного переосмысления роли монашества не только в Церкви, но и в обществе, которое ждет убедительного, честного слова, монастыри останутся всего лишь памятниками тем, чьими молитвенными трудами стяжалась их былая слава.