«Батюшкин квас» —особое угощение

Впервые я приехала в Пустыньку в мае 1972 г. С двумя подругами мы доехали автобусом от Риги до города Елгавы, а потом, другим автобусом, до маленькой остановки «Школа Валгунде». Вокруг никого не было, и если бы я была одна, то, конечно, заблудилась бы, но моя подруга уверенно повернула налево. Минут десять мы шли по сгущающемуся лесу. Становилось все темнее, и мне уже пришла в голову мысль, что мы потерялись. И вдруг мы увидели перед собой Святые врата Пустыньки, украшенные маленьким куполом. Мы перекрестились и вошли в монастырь.

В пустыньке две церкви: каменный Преображенский храм и деревянный зимний храм св. Иоанна Лествичника. На двери висела аккуратно написанная табличка: «Св.-Преображенская пустынь. Божественные службы: 7 часов утра, 5 часов вечера. Духовник обители — архимандрит Таврион».

Мы постояли на службе. Как сейчас помню сказанную старцем проповедь на тему дневного Евангелия. О. Таврион говаривал, что, когда человек приходит в церковь и слышит Евангелие, то это именно то, что Господь хочет ему в этот день сказать. Проповедь старца, услышанная мною в первый день пребывания в Пустыньке, объясняла всю мою прошедшую жизнь и давала указания на будущее.

Потом нас повели в трапезную. В Пустыньке всем паломникам бесплатно предлагалась трапеза три раза в день. У старца был такой обычай: все паломники во время своего пребывания в монастыре ежедневно причащались, поэтому пища была постной: суп, каша и чай. Однако эта скромная еда показалась мне очень вкусной, и не удивительно, ведь батюшка часто заходил на кухню, благословлял пищу и трудящихся, интересовался, есть ли все необходимое. Работали на кухне духовные дочери старца, приехавшие из Ярославля — «ярославские», как их называли, — а работы было много, особенно в летние месяцы и на праздники. Хозяйки трудились от зари до зари, чтобы успеть накормить всех. Продукты присылались благодетелями старца со всей страны, покупался, в основном, хлеб. Особым угощением летом был «батюшкин квас». Он готовился по рецепту старца из хлеба, меда и яблок и всем очень нравился. Графины с квасом выставлялись на столике перед трапезной, и в любое время можно было его отведать. Часто батюшка сам угощал квасом, когда хотел кого-нибудь приласкать или утешить.

Кормили паломников согласно церковному Уставу, отдельного постного стола не было, и ежедневно причащающихся не обязывали к сугубому воздержанию в пище. Каждому была предоставлена свобода решать этот вопрос самому. Монахини не причащались так часто, поэтому они ели отдельно.

Я прожила в монастыре несколько дней и собралась уезжать. По сложившемуся обычаю, все отъезжающие шли к о. Тавриону получить благословение на поездку. Мы с подругой тоже пошли. Старец коротко принимал людей: скажет несколько слов, благословит и отпустит. Когда подошла наша очередь, он ласково спросил меня: «Ну, что скажешь?» Я говорю: «Батюшка, у меня семь детей». Он просиял: «Семь детей! Красота! Муж тебя, наверное, сильно любит». — «Нет, муж от меня ушел». — «Ушел! Ну, это ничего, у тебя, наверное, детки хорошие». — «Нет, батюшка, дети у меня непослушные». — «Ну хорошо, — сказал старец. — Все у вас будет хорошо». Я набралась храбрости: «Правда, батюшка, все будет хорошо?» Он улыбнулся и сказал: «А может быть, и не будет хорошо». И от этих слов мне стало еще радостнее на душе, чем когда он сказал, что все у нас будет хорошо. Вдруг он взглянул на меня (обычно он разговаривал с людьми, не глядя на них) и сказал: «Хочешь спастись? Я вижу, что ты хочешь спастись. — Люби детей. В жизни многое кажется несправедливым. Это потому, что мы судим с точки зрения этой жизни и забываем, что эта жизнь — маленькая минуточка, секундочка, а там — вечность!»

Потом я вспомнила о деньгах, которые я приготовила для него. Это были 5 рублей, оставшиеся у меня после всех расходов. Я долго думала, как лучше их употребить: купить что-нибудь для детей, или подать в монастырь на поминовение, или дать лично старцу для молитвы. Во время беседы я держала пятирублевку в руке и комкала. Вспомнив о деньгах, я протянула их старцу: «Вот, батюшка, это чтобы вы помолились за мою семью». Старец не глядя взял их и велел зайти на следующий день перед отъездом.

На следующий день, в надежде на духовную беседу, я пошла к старцу. Он ничего не сказал мне, только благословил и протянул мне запечатанный конверт со словами: «Это для детей». Я подумала, что это письмо. Когда я вернулась в комнату и открыла конверт, оттуда выпали хрустящие новые десятирублевки, а сверху лежала моя несчастная пятирублевка. Я расплакалась и побежала к старцу: «Батюшка, я не хочу брать денег от вас...»

Он ничего не сказал, только начал чертить на моем лбу крестики — как я потом узнала, он всегда это делал, когда хотел, чтобы человек понял что-нибудь. Но я настаивала, что не могу взять деньги, и даже встала на колени. Наконец, я решительно сказала: «Батюшка, я от вас все равно никаких денег не возьму. Если хотите, можете мне вернуть мои пять рублей, я на них куплю детям гостинец». Он увидел, что я упорствую, и согласился. Прощаясь, я смущенно спросила: «Батюшка, а как же насчет поминания?» Он только улыбнулся и ответил: «Без ваших пяти рублей мы будем молиться за вас». Так прошла моя первая поездка к старцу.

С тех пор мы начали регулярно ездить в Пустыньку. Каждые каникулы, три-четыре раза в год, мы ездили к старцу. Нужно сказать, что монастырские условия жизни были суровыми. Нас размещали в больших комнатах,  паломники спали на полу, по 20 человек в комнате. В церкви стульев не было, а службы были длинные. Литургия начиналась в семь, но для причастников правило читалось в половине пятого, и проходила общая исповедь. Старец требовал, чтобы даже дети приходили так рано. Но когда дети уж очень уставали, я стелила шубу прямо на полу, они на ней сидели и даже засыпали.

Каждая поездка открывала новый этап в нашей жизни. Помню, как однажды я приехала осенью только с двумя детьми — старшим мальчиком и младшей трехлетней девочкой. После долгой, утомительной поездки мы сразу пошли на службу. Несмотря на ноябрь и холодную погоду, служили в летней церкви. От каменного пола тянуло холодом, и я видела, как прямо на моих глазах моя малютка заболевает. Тут я невольно возроптала: «Господи, что же это такое? Могли бы хоть дать нам стакан кипятку или поместить в какой-нибудь комнатке...» Но старец вышел на амвон и в проповеди начал рассказывать, как Господь дал апостолу Павлу «ангела сатаны, жало в плоть» и как Павел просил у Бога избавить его, но Господь ответил ему: «Нет, Павел, хватит тебе благодати Моей. Сила Моя в немощи совершается». Тогда Павел возопил: «Если в слабости совершается Твоя сила, Господи, так дай мне еще больше таких немощей, чтобы сила Твоя явственнее была во мне». От этих слов я успокоилась.

Как ни много строилось помещений для паломников, места все равно не хватало, ведь в Пустыньке собиралось одновременно до 300 человек! Поэтому спали часто просто на полу, да иногда и там не хватало места. Помню, это было на Рождество. После Великого повечерия мы прилегли отдохнуть до службы (на Рождество утреня начиналась в полночь), как вдруг открывается дверь, и монахиня приводит еще человек 15. Пустых коек нет — что делать? Мы встали со своих кроватей, сдвинули кровати вплотную и легли на бок, тесно друг к другу, а кто-то лег на полу.

Я очень любила послушания в Пустыньке: мы помогали на кухне, носили воду, стирали белье, пилили, кололи и складывали дрова, даже мостили дорогу — труд для монастыря казался радостным и интересным, приятнее любого развлечения. Я помню, как строили баню, и мы, паломники, носили кирпичи. Я обратила внимание, какие одухотворенные, сосредоточенные, молитвенные лица были у трудящихся людей, — святой труд ради Христа. Если же приезжали люди с другим настроением, старец говорил: «Это вам не колхоз!»

Однажды я приехала ненадолго. Пришла за благословением на обратную дорогу, а батюшка одет в светское — длинное пальто, шляпа — такой красивый! Увидел меня: «Как, вы уже уезжаете? Ну, давайте быстро», и в двух словах ответил на все мои вопросы — так, что, когда спустя шесть лет пришла к нам большая беда, эти его слова поддержали меня и успокоили... Батюшка огорчился, что не смог поговорить с отъезжающими паломниками, и, чтобы нас немного утешить, предложил нам доехать с ним на машине до Риги. Нужно было залезть в кузов грузовика. Все молодые забрались, а одна старушка и так, и сяк — никак не может, все стоят, смеются. Батюшка кинулся ее подсадить и остановился — ведь он монах, не может женщины касаться. Так он просто простонал: «Да помогите же вы ей!» Наконец все забрались, поехали, батюшка в кабине, а мы наверху, — и как уютно, спокойно, защищенно мы чувствовали себя, ведь наш старец был с нами!

Прозорливость старца проникала время и пространство, он знал все, что было с человеком и что будет. Однажды я приехала, а батюшка такой грозный, сердитый. «Батюшка, что я сделала?!» А он: «Надо было молчать!» И тут я вспомнила недавний случай, которому совсем не придала внимания и за грех-то не считала, и поняла, что сделала непоправимое.

Впоследствии батюшка всегда помогал нашей семье, поддерживал нас не только духовно, но и материально. А однажды позвал меня и стал укладывать в пакет какие-то пачки денег, укладывает, а сам приговаривает: «Чтобы правая рука не знала, что делает левая». Я видела, что он положил пять каких-то пачек, подумала, пятьсот рублей, это очень много, но я уже научилась слушаться. Пришла в келью, развернула — там пять тысяч. Я растерялась, побежала назад, хотела вернуть, а батюшка говорит: «Берите, вам пригодится, только никому не говорите». Мы тогда и не думали об отъезде, а через три года старец благословил нас уезжать заграницу, и на эти деньги мы смогли выехать.