Нужны ли нам писатели

По образованию своему и по 20-летней работе в музее А. Блока я филолог, специалист по русской литературе начала ХХ века. И, как и перед всяким церковным человеком, передо мной в свое время встал вопрос о соотношении моей веры и моей профессии. Тем более, что тогда, в конце 70-х — начале 80-х годов, среди православных было принято проповедовать “скалозубовские принципы”: “Взять бы все книги, да и сжечь”.

В музее мне приходилось водить много экскурсий, особенно много — для школьников. И вот на одну из таких экскурсий пришел мой старый знакомый, ставший к тому времени священником. Он прослушал все, что я говорила, и сказал вразумившие меня (при моем тогдашнем стремлении к “культуроборчеству”) слова: “Оказывается, и так можно будить совесть!”

Да, вся русская литература (и поэзия Александра Блока, при всей ее духовной неоднозначности) проникнута этим “совестным порывом”. А ведь в прежние времена исповедь называли “испытанием совести”. Значит и у писателей мы можем иногда поучиться тому, как и в чем нам надо исповедоваться.

Подкрепим это положение — думается, все же не признаваемое некоторыми православными, — цитатой из М.М. Дунаева, профессора, преподавателя МДА, автора многотомного труда “Православие и русская литература”: “Наша литература запечатлела в слове и образе религиозный опыт русского человека: и светлый, и темный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия. И тот, и другой опыт необходимы для самопознания и самосознания. Истина дана в Откровении. Но раскрыть Ее для себя без познания в себе образа Божьего невозможно. Как невозможно без познания собственной греховной поврежденности... Литература способна обогатить немалым опытом, опытом всечеловеческого постижения бытия, опытом самосознавания, ничем незаменимым. Тот, кто хочет таким всеобщим опытом пренебречь, — не друг себе”.

Если и эти слова покажутся кому-то “всего лишь философией”, напомню пример старца Нектария Оптинского. Живя в скиту, в затворе, он очень много читал, в том числе и произведения классической литературы. А уже в годы революции просил своих духовных чад привезти ему современные литературные журналы и читал в них стихи Ходасевича, Ахматовой, Вяч. Иванова, Блока. Своих собеседников старец мог удивить и тем, что в подлиннике мог читать наизусть Шекспира, Данте, Мильтона.

Старец Варсонофий Оптинский еще в миру хорошо изучил “мировую классику”. И в своих знаменитых “Беседах” он постоянно цитирует Лермонтова, Тютчева, Пушкина, Диккенса.   

В уже цитированном труде М.М. Дунаева жизнь и творчество писателей “разбираются с точки зрения православного мировоззрения”, и конечно, в большинстве своем не выдерживают критики. Да и та спокойная позиция, которая заявлена в предисловии, во всем труде в целом не выдерживается. Со многим положениями книги хотелось бы поспорить по существу, потому что они явно страдают субъективизмом (то есть вызваны симпатиями и антипатиями автора, а не реальным материалом).

 Но, конце концов, в отношении к любому произведению искусства все определяет интерпретация — каждый выбирает тот ракурс, который ему понятнее и ближе. На русскую литературу можно посмотреть и еще с одной точки зрения. Почти все наши писатели знали глубокое расскаяние и отразили его в своих стихах и прозе

(в жизни же — увы — мало кто). Классический пример, как всегда — Пушкин. Все его поздние стихи полны покаянным исповеданием. И недаром Господь (при всей неправедности, с точки зрения Православной Церкви, его конца — на дуэли) дал ему принести предсмертное покаяние — исповедаться и причаститься. После этой исповеди батюшка говорил, что дай Бог ему самому принести такое предсмертное покаяние.

Как исповедальное можно рассматривать и знаменитое стихотворение “Пророк”. В нем даны духовно точные характеристики покаяния: “Духовной жаждою томим,  В пустыне мрачной я влачился”. Только духовная жажда может вызвать настоящее покаяние, именно ощущение того, что душа твоя (ее “внутреннее пространство”) — это “мрачная пустыня” и в ней можно дойти до такого перепутья, когда обязательно нужно будет выбирать: “налево пойдешь — убит будешь”, “направо пойдешь — спасен будешь”.

Помогает нам покаяться только благодать, посылаемая избранным — свидетельства чему мы находим в Священном Писании — и через бесплотных духов: “И шестикрылый серафим на перепутье мне явился”.

Дальше описан болезненный, таинственный и страшный момент внутреннего преображения (покаяния как перемены сердца, его устремлений, его ценностей и привязанностей): “И он мне грудь рассек мечом и сердце трепетное вынул / И огнь, пылающий огнем, мне в грудь отверстую водвинул”. Так “ветхий человек” умирает и рождается новый.

Как покаянное приношение можно рассматривать все “Маленькие трагедии” Пушкина. В них изобличаются человеческие страсти: скупость, гордость, блуд, зависть — показана их гибельность. В “Маленьких трагедиях” прямо не говорится: “Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное!” Но все ценности мира сего изображены так, что видна их тщетность. Здесь вспоминается лагерная история, которую рассказал автору этих строк батюшка-исповедник Христов — протоирей Иоанн Конюхов († 2000). В общей сложности он пробыл в сталинских лагерях 34 года (а дожил до 94 лет). И однажды от неминуемой смерти его спас именно Пушкин. Был он назначен бригадиром к зекам, которые перед этим “порешили” уже трех бригадиров. Батюшка закончил в Москве не только Богословский институт, но и театральную студию, был учеником великого декламатора П.Яхонтова. И вот зеков он “взял” тем, что стал читать им при встрече стихи. А потом, когда начальство разрешило, приготовил с ними постановку пушкинского “Моцарта и Сальери”. На репетициях батюшка обсуждал с “артистами” проблемы больной совести, совестного наказания за преступление. Многие из подопечных отца Иоанна приняли от его рук святое крещение, многих он тайно отпел и поминал потом всю жизнь. Какую великую службу сослужил Пушкин людям, попавшим в тюремное заключение или в лагерные испытания, рассказывает не только отец Иоанн — таких рассказов немало в опубликованных воспоминаниях узников 1930—1950-х годов.

Пушкин! Тайную свободу

Пели мы вослед тебе.

Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе! — восклицал Александр Блок в 1921 году. Так и во все времена — лучшие произведения наших писателей помогают нам в борьбе с грехом, с несвободой греховной, будят нашу совесть.