Детская вера и игры взрослых

Мы продолжаем дискуссию о нашумевшей книге Никоса Зерваса «Дети против волшебников», начатую статьей Ксении Лученко (ЦВ № 5, 2006). Судя по отзывам, эту книгу, которая заявлена автором и издателями как детская, детям читать все-таки не рекомендуется.

Книга греческого писателя Никоса Зерваса «Дети против волшебников» сразу же стала популярна в православных кругах. Примечательно, что ко мне, так же как и к некоторым моим знакомым, она попала именно из рук священника, с настоятельной рекомендацией почитать. Порадовавшись добротному изданию, я углубилась в чтение, но каждая следующая страница вызывала все большее недоумение: а детская ли это книга, и не является ли евангельский эпиграф в начале просто недосмотром корректора? Однако постепенно вырисовывающийся религиозный антураж не оставлял сомнений: автор претендует на освещение событий именно с точки зрения православного церковного мировоззрения. И судя по многочисленным отзывам читателей — людей как церковных, так и светских, — так эта книга и была воспринята. Первые рецензии на нее появились в интернете, затем были опубликованы интервью автора в двух крупных печатных изданиях, а потом и в ЦВ появилась статья, которая была посвящена анализу ситуации, сложившейся в современной детской литературе, и книге Никоса Зерваса в частности.

Конечно же, говоря о современной детской литературе, сложно обойти произведения Дж. Ролинг. Тем более что и сама книга «Дети против волшебников» относится к «антипоттеровскому» жанру, ставшему едва ли не самым заметным — во всяком случае, самым шумным — явлением в детской литературе, причем как для поклонников, так и для противников «Гарри Поттера». Отрадно, что многие, в том числе и автор статьи в ЦВ, понимают, что факт этот скорее печален и говорит лишь о том, что создать что-то свое, яркое, живое и такое же интересное православным писателям просто не под силу. Что ж, тогда действительно остается только добиваться публичной анафемы сказочных героев и привлечения их к ответственности по постановлениям Вселенских Соборов.

Много уже было сказано об особенностях волшебной сказки как литературного жанра со своими собственными условностями и допущениями, которые позволяют показать свойства человеческой природы в гипертрофированных, неправдоподобных обстоятельствах — когда они обнажаются с наибольшей отчетливостью. Именно литературная сказка ставит вопрос о том, что же позволяет человеку остаться человеком, если у него в руках волшебная палочка, и что может противопоставить обычный человек всемогущему волшебнику. Это условное  сказочное пространство вполне может не содержать явной христианской атрибутики, не становясь при этом антихристианским.

В книгах Дж. Ролинг просто нет представлений о Церкви, и волшебство само по себе не является злом. Что, впрочем, не мешает действующим в них персонажам проявлять в полной мере христианские достоинства. Об этом очень убедительно говорит диакон Андрей Кураев в своей книге ««Гарри Поттер» в Церкви: между анафемой и улыбкой».

К несчастью, стремление квалифицировать любое, даже не имеющее прямого отношения к Церкви событие как посягательство на веру и учение Церкви, на устои и традиции становится характерным для части православной общественности. Например, если родители читают книги вместе с детьми, то делается вывод, что «взрослые становятся все более инфантильными», «впадают в детство», и в этом состоянии им все проще принять антихристианские идеи, «разрушение традиций» и «идеологический вакуум». Но вышеозначенный факт в равной степени может свидетельствовать и о том, что современные родители интересуются жизнью своих детей: ведь ни один заботливый родитель не даст своему ребенку книгу, предварительно не ознакомившись с ней сам (говорю это как мама двоих детей). Если же книга стала интересна не только детям, но и взрослым, значит, она затрагивает темы действительно серьезные и глубокие. И, может, «впадать в детство» не только не страшно, но и полезно? Не к нам ли обращены слова: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18, 3)?

«“Будьте как дети” — это и означает “будьте открыты вечности”. Вся трагедия, вся скука, все уродство жизни в том, что нужно быть “взрослым”, от необходимости попирать “детство” в себе... “Вы уже не дети — будьте серьезны!”. Но только детство — серьезно… Христос нам явлен как ребенок и как взрослый, несущий Евангелие, только детям доступное… Детство свободно, радостно, горестно, правдиво. В детстве никогда нет пошлости. Человек становится человеком, взрослым в хорошем смысле этого слова, когда он тоскует о детстве и снова способен на детство» (Прот. Александр Шмеман. Дневники. 1973—1983. — М.: Русский путь, 2005. С. 25). Лучшие детские книги были написаны именно такими взрослыми, и потому произведения А.Милна, Т.Янссон, Д.Хармса с удовольствием перечитываешь в любом возрасте.

Мы боимся жить в «идеологическом вакууме», жить со Христом, Который пришел к нам и позвал каждого из нас, и умер за каждого. Мы жаждем порядка, спасения Родины, возрождения духовных ценностей, закона и гарантий нашего духовного благополучия. «Обо всем этом Христос не сказал ни слова. Как не сказал Он ни слова о государстве, обществе, истории, культуре — обо всем том, что извечно составляет предмет всех идеологий. Его внимание все время было обращено на живых людей, окружавших Его. Но Он даже не говорил об их правах. Он всего лишь только обратил на них свою любовь, участие, сострадание, интерес» (О. Александр Шмеман. Проповеди и беседы. — М.: Паломник, 2003. С.123).

Удивительно созвучным этим мыслям о. Александра кажется высказывание Корнея Чуковского о роли и задачах волшебной сказки: «Представить себе жизнь ребенка в виде процесса, то есть в беспрерывном движении, изменении, развитии, многим и сейчас не под силу. Этим людям все еще порою мерещится, что ребенок есть просто сундук, в который что положишь, то и вынешь... Нет, объекты симпатий ребенка с течением времени будут меняться не раз... Поэтому сказочники... не слишком-то бывают озабочены выбором этих объектов, установлением их вреда или пользы. Цель сказочников — иная. Она заключается в том, чтобы какою угодно ценою воспитать в ребенке человечность — эту дивную способность человека волноваться чужими несчастьями, радоваться радостями другого, переживать чужую судьбу, как свою» (К.И. Чуковский. От двух до пяти. — М.: Педагогика, 1990.

С. 205—208. Курсив оригинала).

Какое отношение имеет все вышеизложенное к книге Никоса Зерваса? Самое прямое. Во-первых, эта книга заявлена как детская, во-вторых, как уже было сказано, «Дети против волшебников» — очередное «антипоттеровское» произведение. Но эта книга и про Церковь тоже, вернее, в ней создан некий образ Церкви, видимо, близкий автору, — но вот насколько этот образ соответствует действительно христианскому, евангельскому? И потому, я думаю, здесь нельзя просто ограничиться перечислением «слабых мест»: ну, переборщил автор с «солдафонским юмором», с «апологией спецслужб», и его «версия патриотизма не слишком убедительна». При всем этом Зервас причисляется к «православным детским писателям». Хотя любой здравомыслящий человек по прочтении этой книги признает хотя бы тот факт, что она не детская.

Вот типичный отклик: «С сатирическим направлением у Зерваса все в порядке: на этом месте все родители начинают хохотать». Чтобы не быть голословной, приведу один из образчиков подобного «юмора», не будучи уверена, правда, что это может быть напечатано в газете: «Еще, господа кадеты, — подполковник Телегин нахмурился. — Спиртного не пить, чужого не брать, онанизмом не заниматься. Иначе сразу бью в рыло и насмерть. Вопросы есть?» (Никос Зервас. Дети против волшебников. — М.: Лубянская площадь. С. 98). Не знаю, как другим родителям, но мне на этом месте хочется плакать.

Что касается «не слишком убедительной версии патриотизма», то высказывания Зерваса в адрес всех национальностей, кроме русской и греческой, я бы назвала откровенным шовинизмом, подпадающим под соответствующую статью Уголовного кодекса. Большинство отрицательных героев оказывается «черненькими» или «рыженькими», иногда кучерявыми, с «бегающими глазками», «носатенькие» или со «злым нахрапом ноздрей». Имена у них тоже соответствующе: Леонард Рябиновский, Ариэль Ришбержье, Гертруда Гершвин и т.д.

А чтобы сомнений в том, о какой национальности идет речь, совсем не осталось, персонажи начинают говорить с явным «одесским» акцентом: «И шо, я смогу-таки на этом заработать?» (с. 255). Впрочем, эти детали, видимо, следует отнести к заслугам переводчика с греческого. Досталось от автора и японцу, и негритянке, и американке, с «характерным жвачным акцентом», потому что только русские мальчики имеют право быть похожи на «статных русоволосых офицеров, которые в позапрошлом веке сражались с турками на Балканах, помогая Элладе отстоять независимость» (с. 400).

Среди плюсов книги указываются «очень живые персонажи, причем как положительные, так и отрицательные». Персонажи действительно живые. Взять хотя бы главного героя, Ивана Царицына (по прозвищу «Царевич»), который удачно сочетает грезы об Империи и белогвардейских офицерах со стремлением стать сотрудником ФСБ (Федеральная служба безопасности России, наследница КГБ СССР). Такая комбинация интересов кажется просто невероятной, особенно если учесть, что книга весьма отрицательно относится к советскому режиму. Впрочем, наш Иван-Царевич действительно весьма оживленно, я бы даже сказала изощренно, мстит журналисту за порочащий армию репортаж, обманывает непатриотичного писателя Мылкина и ворует бензин у американских солдат. А чтобы читатель не усомнился в правильности этих действий, автор спешит определить все это как «ловкий тактический ход — военную хитрость, вполне допустимую во время боевых действий» (с. 58).

А так, герои действительно совершенно «нормальные дети, без всякого показного благочестия». Взять хотя бы мысли Ваниного друга Пети Тихогромова о том, как надо выбирать жену (безусловно, закономерные рассуждения для мальчика 14 лет): «Способ искать очень простой. Во-первых, забраковываем всех раскрашенных. И тех, которые в брюках... Но это еще не всё, есть второй пункт. Когда девочка нравится, нужно представить себе, что это — ну как бы твоя сестра» (с. 164).

Ближе к эпилогу главные персонажи, как сказано в одной из рецензий, «после ряда тяжелых нравственных испытаний и знакомства с афонскими монахами начинают размышлять о молитве и духовной жизни». Герои действительно попадают на таинственный «летающий остров», который населен странными бородачами в серых длиннополых халатах. Они изучают древние книги на непонятном языке, готовят целебные отвары из трав и читают мысли не только наших героев, но и кошек. Конечно, прилежный ученик воскресной школы сразу поймет, что речь идет об Афоне. Но поскольку книга Зерваса адресована широкому кругу читателей, здесь можно было бы ожидать от автора попытки познакомить аудиторию с ключевыми понятиями христианства, с принципами, составляющими основу вероучения, с символами и атрибутами православия. Но нет, далее в книге следует пассаж, достойный рубрики «Криминальная хроника», в котором один из монахов, выказывая исключительную осведомленность, повествует об ужасных злодеяниях колдунов и сатанистов. Здесь же вводится ключевое понятие книги — «духовная защита», которая впоследствии трансформируется в «русскую защиту». Она имеет свойства незримой брони, защищающей от колдовства, и в конечном итоге оказывается ничем иным, как своеобразно понятой Божьей благодатью (с. 138, 432). Каким образом она дается человеку не объясняется, но самое главное — не потерять ее. Грехи наносят ей повреждения, а борьба с ними, покаяние и молитва укрепляют ее.

Все вышеперечисленное помогает и в борьбе с болезнями, которые, в свою очередь, могут быть вызваны проклятием. Так, например, подполковник Телегин, сопровождая кадетов в академию Мерлина, получил ранение в ягодицы. Вместе с одним из кадетов он вынужден приземлиться на таинственном острове, и остается там до выздоровления. Один из монахов, Геронда (греч. «старец»), объясняет ему причину ранения. Оказывается, когда-то давно Телегин ударил ногой одного из солдат-новобранцев, за то что тот намочил последнюю пачку сигарет. Парень стал инвалидом, судьи Телегина оправдали (не хотели «порочить честное имя русских десантников»), а вот мать солдата его прокляла: «По-твоему, отчего ни одного из твоих мальчишек не ранили, а тебя ранили? Да потому, что мальчишки не успели таких грехов натворить, как ты. А у тебя на заду проклятие прицеплено, вот пуля тебя и нашла» (стр. 270). Телегин отвечает, что он тогда же раскаялся в своем поступке, но оказывается, для полной уверенности в том, что подобный грех (причиной которого был гнев) не повторится, ему нужно бросить курить: «Тоже мне раскаяние! — засмеялся Геронда. — Сам ради сигареты человека едва не убил, а после снова давай дымить… Получается, если снова кто-нибудь тебя курева лишит, ты свой грех опять повторишь?» Замечательная аскетика: оказывается, если мы уберем внешнюю причину, послужившую к проявлению нашей страсти, то избавимся не только от греха, совершенного из-за этой страсти, но и от самой страсти тоже. Так что, если вы еще гневаетесь на брата своего, то просто найдите способ с ним не общаться.

При этом ничего не говорится ни о спасении души, ни о Царстве Небесном, ни о единении с Богом. Вывод напрашивается один: видимо, для автора книги вера в Бога, православие нужны только для того, чтобы бороться с колдовством. Вся суть христианства сводится к некоему своду наступательных и оборонительных инструкций для единственной цели: отвоевания мирового господства у Лиги колдунов. В книге в принципе нет упоминания Любви. Хотя, например, в том же «Гарри Поттере» именно Любовь в христианском смысле слова представлена в качестве единственного средства борьбы со злом, персонифицированным в книге в образе «безлюбого» Волан-де-Морта (именно к этому сводится противостояние в последней на сегодняшний день книге Дж. Ролинг «Гарри Поттер и принц-полукровка»).

В заключение не могу обойти стороной вопрос об авторстве книги «Дети против волшебников». В самом деле, поистине загадочен грек Никос Зервас, умиляющий сердце русского человека не только обилием цитат из самых разных произведений как русской, так и советской литературы, но и искренней любовью к нашему племени, вплоть до забвения собственного эллинского достоинства. А это, надо сказать, явление исключительно редкое для греков, вполне справедливо считающих свою родину колыбелью цивилизации и склонных скорее к покровительственному тону по отношению к другим национальностям: мол, когда ваши предки еще по деревьям лазали, наши уже метафизикой занимались.

Отдельно хотелось бы сказать о подлинном языке книги. И в самой книге, и в интервью автора указывается, что труд этот переводной, однако по странной оплошности имя переводчика нигде не называется. В то же время многочисленные реалии дореволюционной русской, советской, постсоветской и современной российской жизни, упоминаемые в этом «европейском бестселлере», наводят на мысль, что заграничные издания были сопровождены весьма объемным справочным аппаратом, иначе европейскому читателю было бы сложно понять и оценить содержание книги. Интересно также, как выглядела в греческом оригинале, например, такая игра слов, как «наука дребезжать», являющаяся пародией на известную суворовскую «науку побеждать» (ведь только в русском языке она представляет собой именно игру слов), или обыгрывание слов «фуфло — суфле», или название пива «Титьков», или словосочетание «горящий «бардак»», использованное по отношению к БРДМ — боевой разведывательной десантной машине. В равной степени трудно представить те греческие выражения, которые были переведены следующим образом: «дед Пихто», «ядрена-матрена», «ядрить-колотить», «терки тереть», «лыжи двигать» или: «Да пошла ты в баню, мараться еще об тебя, падаль» (стр. 315), «Ну, блин, Русь-мать посконную, лапотную» (стр. 308) и пр., а также того безымянного переводчика, который так лихо переводил греческие реалии на русский язык. Все это наводит на мысль, что либо такого греческого автора не существует, либо, скорее, для него самого пришлось переводить этот шедевр.

Характерно, что писатель, взявший на себя благородную задачу бороться с «главным злодеем» современной детской литературы, пожелал не просто остаться инкогнито, но продумал целый план введения читателей в заблуждение относительно своей личности. Впрочем, «на языке разведчиков такая ложь называется профессиональным словом “легенда”» (стр. 130).

Книга «Дети против волшебников» на поверку оказывается чудовищной смесью ходульных образчиков религиозного благочестия со сценами, достойными экранизации Тарантино. Действия же «положительных» персонажей, да и они сами, порой противоречат не только подлинным христианским идеалам, но даже и тем благочестивым штампам, которые заданы автором книги. Все это оставляет ощущение неестественности, неискренности, попытки подогнать характеры героев под идеологию, которой одержим автор. Здесь нет и не может быть места тому, что составляет подлинную основу религии — личному опыту общения с Богом. «Цель, сущность религии — в том, чтобы, найдя Бога, человек нашел бы себя, стал собой. Цель и сущность идеологии — в том, чтобы подчинить себе без остатка человека, чтобы человек стал исполнителем и слугой идеологии» (О. Александр Шмеман. Проповеди и беседы. — М.: Паломник, 2003. С. 122). В Церкви, вырисовывающейся на страницах книги «Дети против волшебников», есть место для национальной идеи, для оккультизма и для борьбы с ним, для идеологии, — но есть ли в ней место для Христа?