Церковь и Евхаристия

Так же как православное богословие не является плодом рассудочного упражнения, а лишь выражает словесно и умозрительно глубочайший соборный опыт Православной Церкви всех времен, так же и сознание евхаристичесого измерения Церкви и богословия о ней лишь выявляет глубокое сознание Церкви, что Евхаристия есть средоточие всей духовной жизни — как верующего христианина, так и всего Церковного Тела.

Понятие евхаристической экклезиологии впервые было выдвинуто,   вероятно, протопресвитером о. Николаем Афанасьевым,  профессором канонического права и церковной истории в Свято-Сергиевском православном богословском институте в Париже. Уже в 30-х годах в ряде статей, а затем, уже после Второй мировой войны, в своей докторской диссертации под заглавием «Церковь Святого Духа», о. Николай Афанасьев развивал свою мысль о противоположении двух экклезиологических построений: римско-католического, нашедшего свое конечное выражение и формулировку в так называемой «универсальной экклезиологии», восходящей, в конечном счете, к вселенскому примату Римского Папы, как Викария или Наместника Христа, и, с другой стороны, экклезиологии евхаристической, нашедшей свое наилучшее выражение в Посланиях священномучеников Игнатия Богоносца, Поликарпа Смирнского и Иринея Лионского. В совокупности трех  сакраментальных начал — «Церковь, Евхаристия, Епископ» — совершается в истории тайна спасения. Полнота троичной благодати пребывает в Церкви на каждом месте совершения Божественной литургии и вообще через посредство совершения Святых Тайн. <...>

В наше время митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас) продолжает воззрения своих предшественников — о. Николая Афанасьева, о. Георгия Флоровского, о. Александра Шмемана и о. Иоанна Мейендорфа, подчеркивая, что Евхаристия не мыслится лишь как одно из Таинств Церкви, а как сама Церковь, как Таинство, в котором актуализируется тайна Всецелого Христа (Главы и Тела) в истории, как общее дело всей Церкви, выявляющей само ее бытие и призвание.

Образ Церкви как Тела Христова, представленный в Посланиях ап. Павла, лежит, конечно, в корне экклезиологических воззрений митрополита Иоанна. Он подчеркивает момент глубокого онтологического единства Христа и Церкви, выраженного в образе единства Тела и Главы. <...>

Но тайна Церкви многогранна, и нельзя ее ни исчерпать, ни ограничить одним лишь библейским образом. Наряду с образом Церкви как Тела Христова, ап. Павел представляет также Церковь в качестве Невесты, обращенной к своему Небесному Жениху. Здесь мы уже находим не органическое единство Тела и Главы, а брачный союз, единение и обращенность Невесты к Жениху. <...>

Сопоставление и сочетание этих двух основных павловских образов Церкви, Тела и Невесты, способствуют осмыслению двуединой природы Церкви. С одной стороны, Церковь, воедино со своей Главой Христом, Первосвященником вечных благ, находится в непрестанном состоянии ожидания, ходатайства и озарения благодатными дарами Святого Духа, по обетованию самого Господа: «Я умолю Oтцa, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек» (Ин. 14, 16). В небесной Литургии «Первосвященник Иисус ходатайствует за нас» (Рим. 8, 34;

1 Ин. 2,  1), «предстоит ныне за нас пред Лице Божие» (Евр. 9, 24).

Вместе с тем, Дух незыблемо пребывает в Церкви по обетованию Господа и устремляет ее внутренним желанием и томлением к встрече с небесным Женихом. Таким образом, Церковь непрестанно возрастает, «Словом созидаемая, совершаемая Духом». Уместно еще проиллюстрировать эту таинственную двойственность Церкви упоминанием слов о. Георгия Флоровского о том, что Церковь всегда находится одновременно в двух состояниях: in statu viae, то есть «на пути», и in statu patriae, то есть «уже в отчизне». Будучи «на пути», Церковь устремлена чрез все свое сакраментальное и молитвенное делание к выявлению Царства — Града будущего, так как мы не имеем здесь постоянного града (Евр. 13, 14). Но, будучи «уже в отчизне», Таинства Церкви и сама Церковь как Таинство спасения являются предвосхищением и начатком благодатного общения Троичного Царства, которое уже внутри нас.

Ввиду этой двойственности природы Церкви, будучи и «на пути» и «в отчизне», и в устремленности ко Христу, в Духе почивающем в Ней, и в непрестанном даровании Духа от Главы Церкви Христа, следует очень бережно и трезво относиться к понятию евхаристической экклезиологми. Необходимо учесть, что Таинство Евхаристии неотделимо от всей полноты церковкой жизни, Таинств, молитвы, благовестия.

В настоящее время в наших западных приходах придается большое значение Таинству крещения, как Таинству вступления в Церковь, как Таинству Царства, по выражению о. Александра Шмемана. Нередко совершается чинопоследование крещения в начале самой Божественной литургии, при участии всего церковного народа, что подчеркивает соборную церковную природу Таинства крещения, слишком часто понимаемого и совершаемого как частная, семейная треба. <...>

Крещальное измерение христианской жизни предполагает весь путь личного и всецерковного подвига духовной брани и стяжания Святого Духа. Можно было бы еще остановиться на глубоком сродстве всецерковной жизни в Таинствах и Евхаристии и личного духовного делания, находящего свою подлинную глубину и силу в умном делании, в призывании Имени Иисусова. Укажу лишь, что древнее христологическое призывание «Кирие элеисон», с арамейским аналогом «Маранафа», есть уже исполнение слов апостола Петра в день Пятидесятницы: «И всякий, кто призовет Имя Господне, спасется» (Деян. 2, 21). Тем самым это призывание является уже древним апостольским ядром поздней классической формулы Иисусовой молитвы.

Крещальное измерение христианской жизни многообразно и богато. Покаянная практика исходит от крещального Таинства, совершаемого во оставление грехов. Так же как и крещение, покаяние открывает двери к евхаристическому приобщению. <...>

Если, наконец, вернуться к евхаристической полноте, скажу, что в ней сосредотачиваются и находят свое совершение все Таинства Церкви: крещение, покаяние, брак, священство. Весь церковный годичный круг праздников, постов, память святых и молитва за усопших, ходатайство за весь мир — все это находит свое свершение и единство в литургии, в которой «воспоминается» все домостроительство спасения и в которой «присутствует» вся Церковь неба и земли, собранная вокруг Агнца.

Закончу этот обзор евхаристической жизни Церкви указанием на центральное место Воскресного Дня в седмичном круге. Во-первых, Воскресный День завершает седмицу, которая всецело к нему устремлена, готовясь к встрече с Воскресшим Христом. Но тут Воскресный День переходит за пределы седмичного круга и является предвкушением Восьмого Дня Царствия Божия, уже грядущего в силе. Воскресная Евхаристия осмысляет этот семидневный путь, выводя нас к царственной встрече и общению с Господом.

Но, с другой стороны, Воскресный День открывает новую седмицу, пролагает путь в мир. «С миром изыдем» означает не конец Божественной литургии, а продолжение ее в другом измерении, когда напоенные Чашей жизни и исполненные благодати Святого Духа в Таинстве причащения, как непрекращающейся Пятидесятницы, мы выходим в мир как благовестники Царства: «Шедше, научите все языцы» (Мф. 28, 19).

Наконец, выходя из храма, совершается встреча с братом, с ближним, в продолжающейся Евхаристии, когда мы узнаем в нем самого Христа. «Так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25, 40). Итак, можно говорить о литургии как о непрекращающемся делании, о литургии до литургии и о литургии после литургии.

Таким образом, вся наша жизнь — личная, общественная, всецерковная — призвана быть орошаемой тихим веянием или бурным дуновением Святого Духа, просвещаемой Светом Христовым, возгораемой Огнем Духа, исполняемой Любовью Отчей, — все это можно назвать воцерковлением всей нашей жизни. Это воцерковление жизни есть программа и содержание нашего церковного пути, исходя от крещальной купели и завершаясь в приобщении Евхаристической Чаши. Крещение и Евхаристия глубоко неотделимы друг от друга, и можно говорить о единой крещальной литургии. Крещение ведет и завершается Евхаристией, а сама Евхаристия исходит и вечно коренится в крещальных обетах и в троичном погружении. Этим осмысляется и оправдывается определение богомыслия о Церкви как экклезиологии крещальной и евхаристической.