Единство Церкви: его природа и цель

О единстве Церкви говорится в одном из членов православного Символа веры: «Верую... во единую святую, соборную и апостольскую Церковь». Понимание единства Церкви, его реализации и проявления на уровне конкретной жизни Церкви представляет собой постоянную проблему и богословского, и духовного, и пастырско-миссионерского планов.

Восстановление христианского единства после многих веков расколов и разделений и достоверное выражение единства Церкви на местном и вселенском уровнях также представляют собой один из важнейших вопросов богословского и пастырско-миссионерского характера, особенно в обществе, где нарастает дух плюрализма, секуляризации, где появляется все больше разделений в духовной сфере. За последние десятилетия православные богословы, такие как Георгий Флоровский, И.Кармирис, Иоанн Зизиулас, Владимир Лосский, Александр Шмеман и Думитру Стэнилоэ, глубоко исследовали тему единства Церкви на основе святоотеческого богословия, нередко в диалоге с римско-католической и протестантской христианской теологией, внеся, таким образом, международно признанный православный вклад в богословие. Их учение о Церкви известно как «экклезиология евхаристического общения», а в случае Александра Шмемана, Иоанна Мейендорфа, Иоанна Зизиулоса, Бориса Бобринского — и как «троичная экклезиология», выходящая за пределы Евхаристии у о. Думитру Стэнилоэ. Их размышления об онтологии личности на троичном и антропологическом уровнях, отождествление истины бытия с общением, о единстве христологии и пневматологии в созидании Церкви, о тринитарных отношениях в жизни Церкви и по другим темам чрезвычайно важны и играют самую значительную роль в обновлении Церкви и в ее миссии сегодня.

Что касается природы и цели церковного единства, можно заметить, что в православном богословии и, в какой-то мере, за его пределами всеобщее признание получает взгляд, согласно которому Святая Церковь представляет собой источник, образец, опору и цель церковного единства. Это единство мнений основано, с одной стороны, на неопатристической экзегезе Священного Писания, а с другой стороны, на более тщательном изучении таинственной, литургической и канонической жизни Православной Церкви, рассматриваемых как источник академического богословского возрождения в диалоге с современной культурой.

Эти усилия, предпринимаемые в рамках возрождения академического богословия и направленные на достижение понимания Церкви вообще и ее единства в частности на основе неопатристического синтеза, должны быть продолжены, поскольку они находятся лишь на начальной стадии. Необходимость этого подтверждается тем, что многие учебники богословия и другие богословские работы, появляющиеся в Православной Церкви в настоящее время, обнаруживают влияние старой западной схоластической терминологии и представлений о богословской науке.

Кроме того, неопатристическое богословие сегодня должно также сопровождаться углублением библейского, литургического и пастырского возрождения, осуществляемого на основе многостороннего подхода, как это было в патристическом богословии. В связи с этим, хотелось бы напомнить о том, что догматы и каноны Православной Церкви были сформулированы на Вселенских Соборах богословами, которые были епископами, пастырями в своих епархиях, с глубоким чувством своей пастырской и миссионерской ответственности за спасение паствы, вверенной их пастырскому попечению. В то же время, евхаристические литургии вырабатывались в живых общинах, где молитва соединялась с богословским размышлением, догматы — со славословием, церковное единство — с динамичной миссией. Помимо возвращения к пониманию Святой Троицы как источника, образца, поддержки и цели православного единства, православное богословие сегодня должно выразить соотношение между церковным единством как даром Божиим и видимым единством как миссионерской задачей христиан.

Новый Завет учит нас, что Святая Церковь есть народ Божий (2 Кор. 6, 16; 1 Пет. 2, 9), мистическое Тело Христово (Еф. 1, 22—23), Невеста Христова (2 Кор. 11, 2; Отк. 22, 17), «Храм Божий», храм Святого Духа (1 Кор. 3, 16; 6, 19—20), жилище Святой Троицы в людях (2 Кор. 13, 13; Еф. 4, 18), а также, что в Церкви «одно тело и один дух... один Господь, одна вера, одно крещение. Один Бог и Отец всех, Который над всеми, и чрез всех, и во всех нас» (Еф. 4, 4—6). Все эти библейские выражения показывают нам, что единство Церкви есть дар Божий, само присутствие Святой Троицы в жизни Церкви. Богословское миссионерское размышление о жизни Церкви не может игнорировать трудности в сохранении, поддержании и выражении этого Божьего дара церковного единства. Иными словами, как мы соотносим догмат о единстве Церкви с нынешней сакраментальной и пастырско-миссионерской жизнью Церкви? Богословие должно помочь существующим церковным структурам в их практике сакраментальной и миссионерской жизни, поддерживать и выражать дар единства Церкви, предлагая новые духовные пути диалога, братских отношений и сотрудничества. Например, знаменитое 34-е Апостольское правило, написанное около 400 г., предусматривает правильные отношения между епископами народа и их главой, как отношения, строящиеся на основе взаимном совета, и делает вывод о том, что таким образом будут прославлены Отец и Сын и Святой Дух. Иными словами, чтобы вновь открыть значение тринитарной экклезиологии, содержащейся в Священном Писании и выраженной в свое время Отцами Церкви не в систематизирующих трактатах, но в сакраментальной жизни и в канонической дисциплине Церкви, необходимо вновь открыть их глубокое духовное содержание и отношение этого содержания к жизни христианских общин и отдельных христиан в наше время. Если мистическое содержание Святых Таинств, литургических обрядов и церковной дисциплины не будет творчески подчеркнуто, это будет чревато тем, что единство Церкви будет смешано с единством светских организаций. В то же время необходимо, чтобы единство Церкви было представлено как дар Божий в его полноте, но его взращивание и проявление зависят от напряженности веры, духовной жизни и борьбы каждой христианской общины и каждого христианина.

Этот процесс усвоения дара благодати является в то же время динамичным процессом «обожения», или духовного роста Церкви, на принципе исповедания того, что «Христос — Сын живого Бога» (Мф. 16, 6—18). Этот динамический процесс церковного единства как прихода к зрелости или росту в общении прекрасно выражен апостолом Павлом в его Послании к Ефесянам: «Бывши утверждены на основании Апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в святой храм в Господе, на котором и вы устрояетесь в жилище Божием Духом» (Еф. 2, 2—22). В свете этого «наставления», сохранение и выражение церковного единства является знаком духовной зрелости и святости жизни.

Единство Церкви как общение различных человеческих личностей с разными Лицами Святой Троицы особо проявляется в жизни святых, которые понимали, что единство Церкви достигается прежде всего сердцами, исполненными Духа Христова, который в то же время — Дух Истины (Ин. 15, 26) и Дух общения (2 Кор. 13, 13). Это объясняет, почему в Никео-Цареградском Символе веры единство Церкви тесно связано со святостью Церкви. Святой Дух создает церковное общение в истине веры и жизни как общение во Христе, в то время как церковное единство переживается как дар Божий в мере, в которой христианин возрастает в святости через освобождение от самодовольства и от комплекса превосходства-неполноценности.

С этой точки зрения свет и практика тринитарной экклезиологии, имеющей в качестве своей главной цели работу спасения и освящения верующих «благодатью Господа нашего Иисуса Христа и любовью Бога Отца и Общения Святого Духа» (2 Кор. 13, 13), является постоянной работой по исцелению путем покаяния и прощения, путем примирения в неразрывной связи между истиной и любовью (Еф. 4, 15), между борьбой и победой над грехом и над бесовскими силами, разрушающими единство и мир (ср. Еф. 6, 13—18).

Тринитарная экклезиология общения включает также укрепление отношений между единством и свободой, поскольку свобода является составным аспектом бытия личности. Даже библейские выражения «Церковь — Тело Христово» или «Христос — Глава Церкви» не должны сводиться к буквальному биологическому или функциональном значению и интерпретироваться в соответствии с ним, потому что составляющие, образующие мистическое тело Христово и поставленные Святым Духом, это свободные личности, которые благодатью Святого Духа входят в общение любви божественных, отличающихся друг от друга, равных, свободных, но все-таки единых Личностей Святой Троицы. Поскольку «Господь есть Дух, а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17), церковное единство — это свободно принятое общение. Необходимо проводить различие между единством-общением, с одной стороны, и единством-принуждением, с другой, равно как между сектантской или индивидуалистической свободой, порождающей разобщение, с одной стороны, и церковной свободой как движением к примирению и общению.

В этом контексте церковные канонические и воспитательные структуры имеют также духовно-подвижнический характер, как и практика ответственной свободы, идущая против индивидуалистических или коллективных эгоистических настроений. Настоящая церковная свобода не превращает автономию в самодостаточность или автаркию. Она не превращает братскую помощь в господство над другими или в силу любви — в любовь к силе. Однако эта церковная свобода является результатом духовной зрелости, постоянных усилий, направленных на освящение жизни, прежде всего посредством молитвы и осуществления заповеди о братской любви.

Мы знаем теоретически, что такое нормативное сакраментальное и каноническое единство Церкви, но у нас нет достаточно сил, чтобы сохранять и взращивать его. Это, возможно, объясняет, почему Господь Иисус Христос говорит в молитвенном состоянии о единстве Церкви перед Своими страданиями и Распятием, зная, как трудно сохранить общение любви в мире, глубоко разделенном грехом, отсутствием любви и искажением истины.

Другим аспектом единства, связанным со свободой, является связь между общим содержанием и множественностью его выражения. Даже в царстве Святой Троицы (внутри-троичной жизни), единство — это не единообразие, а нераздельное общение божественных, равных, свободных, но разных Лиц. В Святой Троице единство происхождения проистекает от Личности Отца, который порождает Сына и является источником исхождения Святого Духа; единство содержания является единственной в своем роде божественной сущностью, заключенной в каждом божественном Лице без разделения или умаления. Единство жизни в свободе — это любовь-perihoresis, то есть взаимное обитание одного Лица в других, так что в Боге нет внешних, но есть только взаимно пребывающие друг в друге отношения (ср. Ин. 17, 21—22).

Богочеловеческая жизнь Христа, соединенная с Отцом и Святым Духом, передается Церкви как ее истинная жизнь: «Потому что через Него и те, и другие имеем доступ к Отцу, в одном Духе» (Еф. 2, 18). Поэтому источником церковного единства является Святая Троица, поскольку само воплощение Сына осуществляется посредством соработничества Отца и Духа (Лк. 1, 35); крещение Господа в Иордане совершается при активном присутствии Святого Духа (Мф. 3, 16—17), в то время как крещение ставших христианами является вхождением в Церковь и принятием в общение жизни Святой Троицы (Мф. 28, 19—20). Содержание церковного единства — это благодать, а единство жизни в свободе является и любовью как плодом благодати. Таким образом, жизнь Церкви, как ответ на любовь Божию и как ее плод в жизни христиан, формирует Церковь как сакраментальный образ любви Святой Троицы и как пророческое предвкушение полного общения в Царстве Божием. Высшей целью церковного единства как общения в любви с Лицами Святой Троицы и с людьми в Церкви и в мире является спасение. Отцы Церкви напоминают нам, что «спасаются только соединенные с Богом» (св. Григорий Назианзин). Поэтому первым требованием в сохранении единства Церкви является исповедание правильной веры как исповедание Христа, истинного Бога и истинного человека, находящегося в вечном общении с Отцом и Святым Духом, и после воплощения — также в вечном общении с человечеством. Эта правильная вера открывает нам вход в Царство Божие (Мф. 16, 16—18). В этом смысле ересь, как отклонение от истинного общения с истинными Лицами Святой Троицы, является препятствием для сохранения церковного единства и для достижения спасения. Борьба апостолов, мучеников и Отцов Церкви за сохранение и передачу правильной веры, «однажды преданной святым» (Иуд. 3), и их борьба за церковное единство против расколов (1 Кор. 3, 1—23) учит нас, как велика наша ответственность, ответственность всех христиан, за сохранение и взращивание святого дара церковного единства, и как это насущно — возрастать в любви и добиваться восстановления церковного общения со всеми теми, кто по нашей или не нашей вине отошел от Православной Церкви. Церковное единство, проистекающее из общения Святой Троицы и выражающее его прежде всего как духовное отцовство, духовное сыновство и духовное братство в жизни Церкви — духовной Матери, превращает церковную общину скорее в церковную семью, чем в юридический институт. Сегодня необходимо вновь осмыслить глубокую связь между пониманием Церкви как духовной семьи и семьей как домашней церковью.

Духовный кризис семьи сегодня и вызов со стороны растущих новых движений призывают нас более глубоко взращивать жизнь местной церковной общины как жизнь духовной семьи, основанной на общении веры и жизни с Отцом, Сыном и Святым Духом. В то же время, необходимо развивать понимание семьи как пространства, где жизнь является благословением Святой Троицы.

То, что православие никогда не противопоставляло семейную жизнь в браке монашеской жизни, а скорее использовало в монашестве выражения, происходящие от семейной жизни в браке, — такие как отец, сын, брат, мать, дочь, сестра, — в духовном понимании, является ясным указанием на то, что и брачные и семьи и монашеские общины призваны прославлять присутствие в них тринитарной любви, сохранять церковное единство и содействовать ему.