О Повседневном миссионерстве (часть II)

Христианство лубочное и подлинное

Нередко наше представление о Церкви превращается в «лубок». Связано это с тем, что настоящая духовная жизнь требует от человека, как я уже говорил, непременного соблюдения евангельских заповедей, понуждения себя на добро, противления греху, живущему в нашем сердце. Подлинное христианство трезвенно, ровно, сосредоточенно, чуждо развлечений, и — в некотором смысле — сухо; оно все — внутри, а вне оно скромно, неброско, незаметно. При этом евангельская жизнь трудна, для нее нужно постоянное внутреннее усилие души (Мф. 11, 12). Многим людям все это скучно и неинтересно. Им нужен, как писал еще свт. Игнатий, эффект и развлечение; поэтому христианство «расцвечивается» самыми разнообразными вещами — такими как видения, знамения, откровения; поездки в поисках прозорливых старцев и стариц; почитание разнообразных источников и прочих «святынек»; высчитывание признаков скорого конца света; создание огромного количества преданий о тех или иных почитаемых святых, и т.д. Нередко сюда примешивается и язычество, облекшееся в церковные одежды, например, почитание медовых, яблочных и прочих «Спасов», Масленица, разного рода полусуеверные обычаи, связанные с праздниками Рождества и Крещения, и прочее. Опасность здесь та, что в качестве учения Церкви выступает не Священное Писание, не догматическое и нравственное святоотеческое Предание, но исторически небезупречные сведения и «негодные и бабьи басни» (1 Тим. 4, 7).

Результат этого плачевен: Церковь воспринимается людьми, имеющими хоть какую-то трезвость ума, не как столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15), а как «сказка». Вообще, нужно учитывать, что образовательный и интеллектуальный уровень современного человека довольно высок, и его вряд ли может удовлетворить сюсюканье о Боге и Церкви на «птичьем языке» и ворох сомнительных историй, неизвестно откуда взявшихся.

Свобода в Церкви

Часто мы преподносим нашим ближним Церковь исключительно как систему запретов и долженствований. Разумеется, Церковь, как явление, охватывающее все стороны человеческой жизни, не может обходиться без тех или иных дисциплинарных норм. Но все это в Церкви не самоценно, а подчинено главной ее цели — соединению человека с Богом и в Боге — друг с другом. «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 7); Господь раз и навсегда установил «правило для всех правил»: «Суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк. 2, 27). Это не значит, конечно, что в Церкви можно вытворять все, что взбредет в голову, или что свобода — это свобода грешить, а значит то, что человек приходит к послушанию Церкви и принятию на себя ее правил через осознанную внутреннюю христианскую жизнь. Только тогда внешние формы Церкви наполняются для человека реальным духовным содержанием и охраняют и укрепляют подлинную свободу души во Христе. Кроме того, так как все люди разные, у всех своя мера, то и степень внешней церковности и применимости к каждому дисциплинарных норм Церкви разная, индивидуальная. Смысл Церкви вовсе не в том, чтобы загнать человека в общую всем «схему», но в том, чтобы он, разумно и индивидуально пользуясь теми средствами, которые содержит Церковь, нашел свой путь ко Христу. В этом проявляется присущее Церкви великое уважение к личности, ее свободе, доверие к человеку.

У нас же, к сожалению, как раз уважения к личности маловато. Считается, что в Церкви все должны быть одинаковыми, что для всех людей выписан, в мельчайших подробностях, один только рецепт спасения. Но Церковь — вовсе не казарма, где все обязаны «жить строем». Я как-то разговаривал на эту тему со старым профессором вуза, в котором я учился. Этот умный, добрый и нравственный человек верил в Бога, но к Церкви обращаться не хотел. «Почему?» — спросил я его. «Видишь ли, голубчик, — ответил он мне, — достаточно было в моей жизни советского коллективизма; не хочется мне уже никакого другого. Кроме того, я ведь начинал ходить в церковь, когда это стало можно. Там мне сообщили, что я обязан делать то-то, то-то и то-то, но никто мне не объяснил, почему я это обязан. Я, например, не могу поститься: мой организм не выносит постной пищи, и здоровье у меня слабое. Молодой священник, с которым я говорил, сказал мне, что это все отговорки, нежелание подвизаться, самолюбие и высокоумие, что пост еще никому не вредил, что пост вообще лучшее лекарство от всех болезней, а врачей, если они неверующие, и слушать не надо; и что без поста Церковь не разрешает причащаться. Ну, раз Церковь мне не разрешает, то я в нее и не хожу...» Вот пример антипроповеди. Вместо того, чтобы помочь человеку развить, усовершенствовать и «оцерковить» уже имевшуюся у него веру во Христа, ее «забили» запретами и непомерными (на тот момент) для этого человека требованиями... А ведь так часто происходит. Люди, слушая нас, думают, что Церковь сводится всего лишь к понятиям «надо» и «нельзя», что она — как некая «клетка», куда человек попадает, дверца за ним захлопывается — и все, теперь только посты и правила, послушания и отсечение всего что только можно. Люди боятся, что они потеряют в Церкви свою свободу, — и это опасение имеет основание в нашем, православных, образе восприятия Церкви. Мы думаем, что поменяв свободу на правила и запреты, мы тем самым обретаем «гарантию спасения». На самом же деле «гарантии спасения» не может быть ни в чем внешнем, ни в каких правилах. Спасение наше в том, что в нашем сердце поселяется Святой Дух; а Он живет в чистоте и свободе; где нет свободы, там и Духа нет.

Поэтому, говоря окружающим нас людям о Церкви, нужно знакомить их с Христом, с Его любовью к каждому человеку, и вот к нему, к которому сейчас обращена наша проповедь. Нужно говорить об освящающей силе Святого Духа, освобождающей людей от мучительства грехов и горького пленения стихиями мира сего, о том, что в Церкви человек только и обретает подлинную свободу, — а не заваливать всех подряд ворохом схематических и мельчайших регламентаций жизни.

Пример христианской жизни

И, наконец, самое главное. В нас самих мал пример христианской жизни. Люди, к которым мы обращаем наши увещевания, вряд ли могут сказать о нас так, как говорили о древних христианах: «Смотрите, как они любят своего Христа и друг друга». В глазах людей внешних мы — такие же, как и они, а то и хуже, потому что все наше христианство — лишь в словах. Налицо разрыв между верой и делами, между полнотой истины, содержимой Православною Церковью, и нашей повседневной церковной действительностью, которая в своих крайних (но, увы, не исключительных) проявлениях доходит до националистического магизма православного обряда. Но почему же так? Ведь мы вовсе не злонамеренны, мы любим нашу Церковь, понимаем и чувствуем эти проблемы... Но как-то плохо получается у нас быть настоящими христианами. Получается, что жизнь идет своим чередом («берет свое», как говорится), а от Православия нам остается только доктрина, которую мы усердно храним, ценим, любим... но не живем ею. В чем же причина такого положения дел? Почему наша церковная жизнь не реализуется в должной мере?

Причин, конечно, много, и здесь нет возможности разбирать их все. Отмечу две из них: принижение роли Священного Писания и неправильное восприятие Священного Предания Церкви.

«Две стихии, Церковь Божию питающие, суть Слово Божие и Таинства», — писал свт. Феофан Затворник. Евангелие и все Священное Писание дано нам Богом для того, чтобы мы узнавали из него волю Божию и жили в соответствии с ней. Св. Писание поэтому должно преимущественно изучаться христианами. Прп. Серафим Саровский советовал так навыкнуть Новому Завету, чтобы ум как бы «плавал» в словах Писания. Прп. Антоний Великий говорил, что на всякое дело, делаемое нами, мы должны иметь свидетельство Св. Писания. Однако в нашей повседневной жизни оказывается нередко, что не очень-то оно интересно и нужно православным. Не раз я сталкивался с тем, что человек и в Церковь ходит, и в Таинствах участвует, и считает себя православным, и даже активно борется за Православие — а Новый Завет не то что не знает, как должно, но даже и целиком-то не прочитал. Есть и «объяснение» этому: Евангелие-де, идеал, а мы — люди грешные, нам до идеала далеко... Конечно, Евангелие указывает нам на Идеал — Христа Господа, но само Евангелие — вовсе не идеал, а, выражаясь современным языком, точная и неотменимая инструкция жизни, без постоянного соблюдения которой никакое христианство невозможно. К сожалению, когда мы стремимся воцерковить своих ближних, мы редко обращаемся к Св. Писанию.

К одному священнику пришла его прихожанка и говорит: «Батюшка! Что мне с соседкой делать! Не хочет она в Церковь идти. Я ей всяких книжек надавала, а она их прочитала и говорит: ну, нет, я в вашу Церковь не пойду». «Что же ты ей дала?» — поинтересовался священник. «Хорошие книги, православные, — сказала прихожанка. — Про антихриста, “Мытарства блаженной Феодоры”, “Россия перед вторым пришествием”, “8000 ответов батюшки на разные вопросы”, да много всяких книг». «Почему же ты не дала ей сначала Евангелие?» — спросил батюшка. На это ответа на последовало...

Между прочим, протестанты подкупают молодежь в том числе и тем, что они активно изучают Писание. Мы беспокоимся: как нам противостоять сектантам? А вот начать с того, чтобы Евангелие перестало быть для нас только святыней для лобзания, а стало активно воплощаться в нашей жизни — и в образе мыслей, и в образе действий.

Когда мы говорим о Священном Предании, необходимо, по мысли В.Н. Лосского, различать само Предание и его формы. Священное Предание есть живая жизнь Святого Духа в Церкви; формы же Предания складываются исторически, выявляя эту жизнь Духа в тех или иных церковных явлениях. Принятие Священного Предания, в этом контексте, означает вхождение в опыт Церкви, «подключение» к нему. Это возможно, как я уже говорил, только при условии свободной и ответственной личной нравственной христианской жизни. Формы же Св. Предания указывают рамки, направления, способы, опыт этой внутренней деятельности, но сами по себе эти формы не являются «автоматически» духовными. Они должны быть индивидуально осмыслены и приложены к себе самим христианином.

Наша основная ошибка заключается в том, что для нас исторические формы Предания становятся важнее самого Предания. Когда это происходит, тогда Предание лишается жизни, превращается в упомянутую выше «схему», в набор правил, постановлений, запретов, раз и навсегда определенных способов аскетического поведения и т.д.

Преданию всегда свойственно осмысливать современность с точки зрения Христовой евангельской истины; мы же, принимая за Предание его формы, становимся неспособными на это, боимся вопросов, которые ставит перед нами жизнь, уходим от них, ссылаясь, в ответ на новые, никогда еще в истории не бывшие проблемы, на церковные памятники тысячелетней давности. Это вовсе не привлекает к нам людей — в их глазах мы совершенно неадекватны обстановке, в которой мы живем.

Церковь всегда современна, ибо она есть осуществление вечно-Нового Завета. Мы же делаем из нее этнографический музей.

Для многих православных Предание — это повод уйти от реальности, от трезвого восприятия мира в некую механическую мечту, в результате чего мы не получаем плодов духовных, не видим и не имеем настоящей жизни, а сочиняем ее себе, как об этом еще в XIX веке писал свт. Игнатий. А раз в нас не раскрывается духовная жизнь, то мы не можем явить ее и другим, ибо дать можно только то, что имеешь сам.

Опыт показывает, что труднее всего стать просто нормальным человеком — порядочным, трезвомыслящим, нравственным. Для этого как раз нужен настоящий аскетический подвиг. Такими, между прочим, хотят видеть нас, христиан, и люди внешние, испытывающие огромный дефицит этих качеств в современном обществе. Мы же, становясь православными и погружаясь в дебри аскетической письменности, не только не приобретаем, но и теряем эти качества. Нас интересуют глубины Иисусовой молитвы, абсолютные послушания, мистические духовничества, типиконное постничество и прочее, и прочее, — но, гоняясь за этими журавлями в небе, мы нередко выпускаем из рук синицу обыкновенного человеческого здравомыслия. И получается так, как сказал свт. Василий Великий некоему высокопоставленному чиновнику, начитавшемуся книжек и ушедшему в монастырь: «Ты и сенаторство потерял, и монахом не сделался».

Один митрополит дал замечательное наставление новопостриженному иноку: «Приобретя Ангельский облик, смотри, не утрать человеческого». Действительно, порой, к несчастью, так и происходит. И в этом заключается одна из главных причин неуспеха нашей проповеди перед ближними.

Итак, начнем нашу миссию с самих себя. Понудим себя для начала быть нормальными людьми. Будем изучать Священное Писание и понуждать себя жить по нему. Будем стараться понимать, что есть Священное Предание, и не попадаться в плен второстепенных вещей. Будем трезвы. Перестанем быть боязливыми, зашоренными, несвободными людьми. Не будем тяжелы для наших близких, будем стараться делать всем добро, помогать людям. Не будем кичиться нашим Православием, но озаботимся лучше тем, чтобы оно реализовывалось в нас. Станем сами настоящими православными христианами. Явим в самих себе нашу святую Церковь как любовь Христову и «жизнь с избытком» (Ин. 10, 10) — и тогда люди, которым мы от всего сердца желаем спасения, без слов приобретаемы будут, когда увидят наше чистое, богобоязненное житие (1 Пет. 3, 1—2). Только на этом пути возможен сегодня успех православной миссии.