Эсхатология: схоластика или живой опыт?

«Церковный вестник» уже писал о конференции «Эсхатологическое учение Церкви», состоявшейся в ноябре этого года. Сегодня мы публикуем статью, которую сам автор назвал «несмиренными заметками случайного гостя». Вопросы, которые поднимает автор, касаются соотношения богословия как «теории» церковной жизни и народного религиозного чувства как интуитивного, пусть и не всегда верного ответа на исторические вызовы, с которыми сталкивается современное общество.

В ноябре мне довелось стать гостем замечательного научно-богословского форума, организованного Богословской комиссией Русской Православной Церкви. Эта конференция была посвящена эсхатологическому учению Церкви и проблемам глобализации, которые оказались в связи с этой частью церковной керигмы. Конференция традиционно собрала многих богословов с мировыми именами, на круглых столах, проходивших в ее рамках, выступали ведущие церковные писатели и православные публицисты, т.е. люди, в силу своей церковной и общественной деятельности призванные формировать то, что называется церковным общественным мнением. Вполне понятен интерес, проявленный ими к конференции, так как тема эсхатологии, особенно в ее обыденном понимании, есть наиболее муссируемая во всем современном информационном пространстве. Возможно, нечто похожее переживало лишь византийское общество IV века, когда арианские споры захватили все общество от дворца до рынка. Конференция, посвященная такой «горячей» теме, обещала быть такой же острой и, может быть, даже конфликтной, если учесть ту, уже ставшую  привычной, атмосферу, в которой обычно происходит обсуждение этого круга проблем.

Для современного православного богословия, пробужденного беспримерной ломкой привычного миропорядка ХХ века, отношение к эсхатологии как к догматической и в чем-то схоластической дисциплине сменилось ее переживанием и осмыслением как важнейшей части христианского свидетельства и самоощущения Церкви в стремительно меняющимся мире. Для многих православных богословов жизнь Церкви — особенно в ее литургическом измерении — стала бескомпромиссно формулироваться в терминах эсхатологии. Понятие «эсхатон» стало ключевым для современного богословия. Принятие того факта, что вся Церковь «стояще в храме славы Твоея, на небесах стояти мнит», стало определяющей нормой для литургического сознания Церкви. А признание всегда актуального существования Церкви во вневременном измерении, то есть в эсхатоне, изменило, в свою очередь, отношение ко временным, историческим категориям бытия Церкви. И это закономерно, потому что Церковь, как богочеловеческий Организм, всегда находится на границе, посередине двух миров: Божественного и человеческого, духовного и материального, спасенного и спасаемого. Существование на грани определяет и отношение к реальности исторического бытия, которое всегда является жизненной средой существования Церкви. И это отношение определяется переживанием истории как метаистории, то есть истории, имеющий совершенно определенный внутренний смысл, сверхзадачу, цель и некоторую парадигму развития. Это отношение совершенно ясно и недвусмысленно зафиксировано в последней, заключительной книге Священного Писания — Апокалипсисе.

Парадоксальным образом, наличие этой сущностной связи эсхатологии и апокалиптики сегодня стало разделительной межой для части церковного народа, с одной стороны, и церковной иерархии и православных богословов — с другой.

Для современной богословской публицистики стало общим местом упрекать христиан в апокалиптических настроениях, в противоположность требованию ощущать действительность «эсхатологически». Мысль о «нашем поражении» представляется с этой точки зрения фактом если и не желательным, то вполне адекватным современному церковному сознанию и той роли, которую играет Церковь в современной жизни. Однако требование избавиться от апокалиптического мировосприятия означает, по сути, призыв к ревизии места христианства в мировой истории. Отказ от признания христоцентричности человеческой истории ведет к признанию метахристианской истории, т.е. того, что можно назвать начальным импульсом антихристовой идеологии в общечеловеческой культуре и в самой истории.

В этом смысле прозвучавший на конференции призыв замечательного богослова Христоса Яннараса к восприятию христианства как уникального феномена, постулирующего освобождение человеческого духа от всех квазирелигиозных представлений в процессе истинного богообщения, звучит очень актуально. Жизненно важно для христианского видения мира сохранить уникальную евангельскую свободу от соблазна слишком человеческого восприятия истории и в вызовах современного мира понять совершенно определенный Божественный зов, обращенный, в первую очередь, к Его Церкви.

Глобализация в современном мире, безусловно, как и большинство явлений падшего мира, амбивалентна. Как правило, от нее ждут, особенно в православном мире, неимоверного количества всевозможных гадостей, и можно заметить, что совершенно обоснованно: по мнению многих аналитиков, глобализация несет вполне зримые угрозы тотального контроля над личностью, унификацию не только товаров и услуг, но и образа жизни, морали и ценностей. Однако глобализация одновременно означает и определенный исторический вызов христианству, как в смысле возможности возглавить движение за свободу человеческой личности перед лицом тотального «прогресса», так и в способности использовать новые измерения человеческого общества для евангельского свидетельства и служения людям. В этом контексте совершенно уместно прозвучал вопрос, заданный одной  участницей богословской конференции на заключительной сессии: «Является ли грехом для православного христианина участие в глобализационных процессах?»

К сожалению, этот вопрос, который в действительности является актуальным и для всей церковной полноты, и, в частности, волнует наиболее активную часть церковной паствы, в рамках конференции не получил ясного ответа. Конечно, было бы большой натяжкой утверждать, что этот вопрос никем не ставился (имплицитно он содержался в большинстве прочитанных докладов), но богословские интуиции нуждаются в серьезном осмыслении и обсуждении для того, чтобы быть понятными большинству верующих.

Безусловно, глобализация — это очередная попытка построить мир, устремленный в «земную вечность», другими словами, мир без Бога. Специфика состоит в том, что эта модель предлагается после попыток реализации исторических мировых религиозных моделей, будь то христианская цивилизация или исламский универсализм, и претендует стать новой всеобщей религиозной системой, построенной на стихийном язычестве, гедонизме и релятивизме нравственных и культурных понятий. В новом мировом пространстве нет места ни Богу, ни каким-либо проявлениям идеализма. Все должно быть подчинено технологическому процессу, каким бы образом он не проявлялся. Для христианства определиться на этом историческом распутье означает ни больше и ни меньше, как предрешить свою историческую судьбу: либо быть активным участником и субъектом истории, либо стать объектом определенных сил и событий в ожидании  грядущего конца времен.

Стоит отметить, что в сегодняшнем мире активную антиглобалистскую позицию занимают, как правило, маргинальные общественные группы, которые никогда не рассматривались и фактически не выступали в качестве союзников христианства и православия. Среди противников глобализации мы найдем анархистов, «зеленых» и сочувствующие им молодежные группировки, а также радикальных исламистов, — иными словами, более или менее стихийных противников западной цивилизации как таковой.

Но на постсоветском пространстве мы увидим совсем иную картину. Во главе антиглобалистского движения выступают определенные круги православного церковного народа, патриотические силы и партии, смущенные порой даже не глобализмом как таковым, — поскольку его последствия для многих россиян еще не очень ощутимы, — а конкретными действиями власти, направленными, как представляется, не столько на решение реальных социальных и экономических проблем, сколько на выполнение определенных обязательств перед теми, кто формирует новый мировой (глобальный) порядок. Именно эти действия российских властей служат у нас главным побудительным мотивом для обсуждения проблем глобализации, для многих осознаваемой пока только как «ИННизация», «паспортизация» и т.п. Эта особенность ставит вопрос исторического выбора для многих простых христиан в контекст выбора сотериологического: имеем ли мы право вообще воспринимать происходящие события вне апокалиптической перспективы, вне ощущения пугающей близости царства Антихриста?

И здесь возникает проблема, которая состоит в утрате доверия между иерархией, клиром и интеллектуальным богословием, с одной стороны, и активной частью церковного народа, поддерживаемого некоторой частью монашествующих, с другой. В свое время хрестоматийным стало указывать на разницу между народной верой простецов и верой богословов. Сегодня мы снова переживаем это противостояние, когда в общем-то очевидные богословские аргументы падают в гулкую пустоту непонимания и недоверия церковного народа, а простые, но рационально неочевидные доводы  противников всех видов электронной кодификации персональной информации воспринимаются многими как истина в последней инстанции.

Как пастырь, я знаю, с какой острой болью и затаенной тревогой воспринимает наша паства, народ Божий, все, что связано с проблемами электронного учета, видя в этом реальную угрозу своему спасению. И пусть этот подчас совершенно иррациональный страх богословски смешон, но он экзистенциально реален, и Церкви от него не отмахнуться без опасности рано или поздно оказаться в ситуации нового раскола, выгодного только врагам Церкви. Об этом очень ярко и эмоционально свидетельствовал на конференции епископ Львовский и Галицкий Августин, секретарь Богословской комиссии Украинской Православной Церкви.

Решение принять исторический вызов не снимает автоматически вопроса об отношении к объективному процессу глобализации. Наоборот, возникают новые, вполне конкретные проблемы, которые необходимо оценивать в свете этого общецерковного ответа на новый вызов мировой истории.

Каким должно быть отношение Церкви к власти, постоянно ставящей свой народ перед необходимостью выбирать между гражданским повиновением и христианской ответственностью? Опыт нашей общественной жизни свидетельствует: на волне глобализации мы видим множество спекулятивных попыток манипулирования позицией Церкви, с целью сделать ее той политической силой, которой легко можно управлять методиками социального программирования. И это лишний раз указывает на то, что любое обсуждение глобализационных проблем должно быть не только максимально очищено от политической конъюнктуры, но и стать максимально евангельски ангажированным...

Смиренно надеюсь, что общецерковный (хотя бы в рамках Русской Православной Церкви) ответ может быть сформулирован лишь тогда, когда церковный разум соединится с церковным сердцем, когда наши иерархи и богословы захотят услышать в гласе церковного народа хотя бы отзвуки гласа Божия, а церковный народ восстановит в своем сердце изрядно утраченный духовный авторитет своей иерархии, и мы вместе научимся вести достойный, уважительный диалог — не в ощущении, что «этот народ — невежда в законе» (Ин. 7, 49), а духе Христовой любви и правды. И тогда вызов глобализации сможет стать не очередным шагом к Апокалипсису, а еще одним поводом для свидетельства Истины, победившей мир. Только тогда единый голос Церкви будет действительно убедителен для всех ее верных чад, «чающих жизни будущего века»...

В свете этих несколько сумбурных, возможно, соображений значение прошедшей богословской конференции лично для меня вырастает до очевидно положительного факта современной церковной жизни, потому что этим форумом был сделан важный шаг к пониманию того, что мы действительно стоим перед серьезной проблемой, требующей такой формы соборного осмысления, где и голос духовника-монаха, и мирянина с активной церковно-общественной позицией, и авторитетного богослова, и, конечно, иерархии сможет прозвучать и быть услышанным.