Право на мракобесие

Редакция ЦВ намеренно дистанцировалась от каких бы то ни было комментариев к фильму «Код да Винчи» и той общественной полемики, которая развернулась в России и многих других странах. Небольшая рецензия, опубликованная нами накануне премьеры фильма, дает ясное представление о том, как православные относятся к его главной идее. Дальнейшее участие в дискуссии — это вольное или невольное участие в рекламе фильма, и сегодня надо признать, что ставка на протест как форму рекламной кампании вполне себя оправдала. Однако мы планировали подготовить послесловие. Мы публикуем статью известного публициста и писателя Александра Кабакова, с которым редакция во многом солидарна.

Неизбежное противостояние религиозного и либерального отношений к жизни в последние годы усилилось. При этом даже предвзятые наблюдатели должны признать, что вольнодумцы нередко первыми вторгаются на территорию религии. Всякий раз — начиная с памятного намерения одного из телевизионных каналов несколько лет назад продемонстрировать именно на Пасху кощунственный фильм «Последнее искушение Христа» и кончая нынешним скандалом вокруг экранизации богохульного бестселлера «Код да Винчи» — профессионалы и высокой, и массовой культуры пытаются паразитировать на тотальной популярности религиозных сюжетов.

В сущности, почти все эти, как теперь принято называть, проекты столь же самостоятельно ценны, как любимые нашей аудиторией номера пародистов — передразнивание, подражание, перетолковывание — то есть, эксплуатация исторического успеха оригинала. По-честному — да простятся мне эти вольные слова — от доходов Дэна Брауна причитается немалая доля христианским церквям «за использование брэнда», и то же самое справедливо во всех остальных случаях. Датские карикатуры не опубликовал бы самый нетребовательный редактор, если бы пророк Мухаммед не обеспечил своей «раскрученностью» (прошу прощения у мусульман) интерес к этим посредственным картинкам. И одному нашему бойкому телеведущему не пришло бы в голову вставить в название своей книжечки слово «Евангелие», если бы не уверенность, что именно это кощунство зацепит читателя и компенсирует незапоминаемость распространенной фамилии автора.

А дальше все ставится с ног на голову. Те, кто считаются — и это не опровергают даже воинствующие безбожники — наследниками «авторских прав», то есть, представители конфессий, высказывают недовольство вольным использованием и искажением первоисточников, непочтительным к ним отношением. Те же, кто эксплуатируют чужую духовно-интеллектуальную собственность, настаивают, что могут заимствовать без всякой оглядки и любым образом, ерничая и кривляясь. При этом они делают вид, будто не понимают, что, по сути дела, торгуют исключительно эпатажем, и протесты тех, кого этот эпатаж болезненно затрагивает, суть важнейшая маркетинговая составляющая этого бизнеса. Совершенно беззастенчиво они используют совсем уже черный пиар: защищающихся оппонентов объявляют агрессорами, контратакой подогревают интерес к конфликту и подсчитывают дополнительную прибыль, которую приносят потребители, привлеченные исключительно скандалом.

Получается, что оскорбители начинают и, по законам рынка, выигрывают. Естественно, в этом они никогда и ни при каких условиях не признаются, поскольку их стратегия предполагает образ пострадавшей стороны, они — бедные, подавляемые. Вот порубил такой скромный художник в рамках творческого акта иконы, а ему какой-то прохожий «фанатик» по морде, видите ли, дал. Караул, физическое насилие над свободой актуального искусства! А что без этой пощечины никто не заметил бы перформанса и он потерял бы всякий смысл — о том говорить не следует, это стратегическая тайна творца.

Вот разгромили намеренно и принципиально кощунственную выставку простодушные, не наученные либеральному безразличию верующие — да участники выставки им спасибо должны были сказать и, по-честному, денег предложить! Потому что у них вырос рейтинг на рынке современных талантов, их продвинутые галеристы на руках носят и другую цену за работы дают... Но об этом молчок, это внутрицеховые дела. А вслух следует исключительно стенать и жаловаться на проклятых клерикалов, на средневековые нравы публики и неправедный суд, признавший-таки кощунство — кощунством.

Детское оправдание верующих «они первые начали» прогрессивной общественностью не принимается: они ж словами начали, не побили вас, ну, так и не обижайтесь, терпите. И, с издевательской ухмылкой: «вы ж христиане, вам ваш Бог велел терпеть». Известная политическая деятельница в телевизионной дискуссии настаивает на своем «праве свободного человека писать, читать и смотреть что угодно». Ей и в голову не приходит, что такой ситуации не существует нигде в мире, включая вполне либеральные страны.

Ну, нельзя в Германии и Австрии ни писать, ни, следовательно, читать про то, что Холокоста не было, за это тюрьма положена. Выходит, что там законы против свободы? Нет, они как раз за свободу — за свободу большого числа граждан от оскорблений затрагивающими их чувства словами. Свободный человек свободен читать «Майн кампф», «Протоколы сионских мудрецов» и тому подобные книги? Но разве другой свободный человек не свободен назвать эти труды людоедскими, а их читателей — потребителями людоедской лжи? И те, кто так отзываются об оскорбительно националистической литературе, считаются весьма приличными людьми, а вот те, кто осуждает оскорбительно антихристианскую или антимусульманскую публикацию — мракобесами.

Между прочим, именно эту асимметрию нащупали в Иране, начав публиковать в ходе карикатурного конфликта антисемитские картинки. Прекрасного результата добились европейские либералы: очередной вспышки бесноватого юдофобства...

Если же ситуация — как правило, в связи не с культурными, а социальными явлениями — возникает обратная, то есть, религиозные институты вторгаются на светскую территорию, обнародуя свои позиции по тем или иным общественным проблемам, то крик вообще поднимается невообразимый. Высказал православный иерарх церковное мнение по поводу абортов, промискуитета, особенно внутри полов, разрушения моральных иерархий вообще, отличающего наше время, и легализации смертных грехов — ату его и церковь в целом! Не смеет она лезть в нашу частную жизнь, ее не спрашивают, пусть сидит тихо, и вообще цивилизованному человеку, продвинутому юзеру, понятие греха чуждо и смешно, чистая поповщина. И да здравствует толерантность.

Проще всего ознакомиться с толерантностью авангарда самой либеральной общественности, полазив в Интернете, особенно в livejournal. Такой концентрации нетерпимости не достигала инквизиция, такого накала ненависти всех ко всем не встретишь в переполненной тюремной камере. Одно только популярнейшее — как бы шутливое, но уж больно назойливо повторяющееся — пожелание оппоненту «аффтар, выпей йаду» чего стоит с точки зрения сосуществования идейных позиций... Зато те, кто не сквернословят анонимно в Сети, а пытается обычным образом напомнить о традиционной, испытанной тысячелетиями морали, объявляются противниками всего живого, носителями тоталитарного сознания и натуральными держимордами.

Не одобряют церковь и мечеть идею проведения гей-парада — диктатура клерикализма. То есть, назвать содомский грех грехом — это нарушение прав человека. Заметьте, не запретить демонстрацию непристойно ряженых, поскольку запретить священники никому и ничего не могут, а лишь высказать мнение о ней. Запрещает же градоначальник, заботящийся, как ему и положено, о порядке и спокойствии в не столь продвинутой, как Берлин, российской столице, но даже он не вызывает у ревнителей вольностей такого гнева, как попы и муллы. И поносят не отдельных служителей, а целые религиозные институты последними выражениями — это свобода слова.

А в результате — вопреки намерениям традиционалистов и в интересах подавляющего любое сопротивление меньшинства — тема делается чрезвычайно популярной, говорят о гей-параде и те, кто «гей» до недавнего времени понимал исключительно как древнеславянский клич. Пиар торжествует вполне в духе известного гомофобского анекдота о «голубом», мечтавшем стать форвардом и промахнуться по воротам в решающем матче чемпионата.

В основе всех рассуждений о «клерикальном диктате» лежит нежелание либералов понять принцип взаимоотношений между религиозной властью и ее паствой. Принадлежащие к любой конфессии люди — это, независимо от их возраста, дети, принимающие, как положено нормальным детям, родительскую опеку церкви, мечети, синагоги и пр. Как подобает родителям, опекающие заботятся о нравственности, вкусах, привычках детей, наставляют их, что можно делать, читать и смотреть, а что не следует. Все рекомендации религиозных конфессий относительно поведения обязательны исключительно для верующих, прочие же вольны их воспринимать как одно из свободных мнений. И даже резкие требования исламских духовных лидеров запретить демонстрацию кощунственного фильма, и даже массовые протесты по поводу гадких картинок не более тоталитарны, чем, например, требования российской общественности отменить реформу ЖКХ или французской — закон о положении молодых специалистов. Однако ж парижские погромы нам предлагается считать формой свободного волеизъявления, а буйства, учиненные толпами в арабских странах из-за карикатур и даже вполне мирные (во всяком случае, до поры) пикеты перед московскими кинотеатрами, показывающими неприемлемую для христиан картину, — проявлением нетерпимости.

Верующие могут заявлять о своей позиции всеми теми же способами, что и любые другие группы граждан демократического общества. Пожалуйста, считайте и даже называйте меня мракобесом, но признайте за мной право на проявление мракобесия — оно, между прочим, не запрещено законодательно.

А демократия, при которой все равны, но некоторые равны меньше — дворяне, буржуи, попы, правые уклонисты, абстрактные гуманисты, сионисты, литературные отщепенцы и другие враги народа — у нас уже была и называлась «советская социалистическая». Такое ощущение, что даже самые либеральные либералы иногда по ней скучают.