«Обновленческий» раскол и литургические реформы
В церковных дискуссиях последних лет нередко можно услышать утверждения, что обновленческий раскол, организованный большевиками, ставил своей целью провести коренные реформы в православном богослужении и, в частности, отказаться от использования церковнославянского языка. Соответствуют ли эти утверждения исторической правде? Насколько уместно в связи с этим использовать термины «обновленчество» и «неообновленчество» применительно к вопросам литургических реформ?
В мае 1922 года группа «прогрессивного» духовенства образовала так называемое Высшее церковное управление, пришедшее к власти в результате церковного переворота, учиненного большевиками. Первой и главной группировкой в расколе стала «Живая церковь». Ее учредительный съезд состоялся 29 мая 1922 года. В заявленной программе предлагалось провести широкий круг реформ и по возможности возродить в Церкви чистоту Апостольского века.
В богослужебных вопросах «Живая церковь» предлагала пересмотреть церковную литургику с целью устранения из нее тех наслоений, которые были внесены пережитым периодом «союза Церкви и государства», и «создать условия для свободы пастырского творчества в области богослужения, но без изменения чинопоследований Таинств». Некоторые частные инициативы членов группы нашли отражение на страницах одноименного журнала группы. Так, например, с призывом к пересмотру богослужения выступал протоиерей А.И. Введенский, видевший смысл литургической реформы в возвышении значения Таинства Евхаристии, а именно, во введении более частого причащения мирян. В журнале высказывались мнения о необходимости служения с открытыми Царскими вратами, о русификации богослужебных текстов, чтении вслух тайных молитв на Литургии и т.д.
В августе 1922 года состоялся Всероссийский съезд «Живой церкви», на котором предлагалось ввести второбрачие духовенства, женатый епископат и осудить контрреволюционную политику патриарха Тихона. При этом богослужебные вопросы прямо не рассматривалось. Августовский съезд фактически расколол ряды «прогрессивного» духовенства, и очень скоро в среде «обновленцев» возникли еще две группы — «Союз церковного возрождения» (СЦВ) во главе с епископом Антонином (Грановским) и «Союз общин Древле-Апостольской Церкви» (СОДАЦ) во главе с группой священников, важное место среди которых занимали протоиереи А.Введенский и А.Боярский.
Все три «обновленческие» группы начали борьбу за власть в Высшем церковном управлении, прибегая при этом к помощи ГПУ, которое с самого начала раскола фактически дирижировало всеми его лидерами. Но возникшие группы разделяло также видение дальнейшего пути развития Российской Православной Церкви, и в частности, вопросы о необходимости тех или иных реформ.
Последовательным сторонником литургических реформ был только «Союз церковного возрождения» во главе с епископом Антонином, являвшимся руководителем Высшего церковного управления в сане «митрополита». Группа епископа Антонина подвергла ревизии православное богослужение, и на определенном этапе в храме СЦВ из алтаря был вынесен даже Св. Престол.
Надо отметить, что эти новшества не признавались «Живой церковью», руководитель которой, протоиерей В.Красницкий, выступал главным образом с лозунгами социальных преобразований в Церкви, чтобы приспособить ее к условиям советской действительности. СОДАЦ также был против экспериментов епископа Антонина, но не исключал преобразований в литургической сфере.
Важнейшей же целью главных организаторов раскола — большевиков — были отнюдь не преобразования в Церкви, но разделения в ней и «осуждение контрреволюции». Для этого партийное руководство и ГПУ дало указание созвать Всероссийский Поместный Собор, на котором было необходимо осудить патриарха, признать советскую власть и провести такие реформы, которые навсегда вбили бы кол между «обновленцами» и сторонниками Патриаршей Церкви.
Понимая, что обсуждение на «соборе» общей программы реформ может привести к срыву его работы, большевистское руководство решило санкционировать только послабления в области брачного права (второбрачие клириков и женатый епископат) и введение нового стиля. В целях борьбы с контрреволюцией было допущено реформирование монашества и пересмотр вопроса о мощах, осквернение которых в первые годы советской власти шло по всей стране.
«Собор» был созван в мае 1923 года. В повестке дня этого «реформаторского форума» вопрос о литургической реформе даже не стоял. Осудив патриарха Тихона и контрреволюцию и признав советскую власть, «соборяне» осуществили только «разрешенные» реформы: введение женатого епископата, второбрачие духовенства, введение нового стиля, упразднение патриаршества, а также церковно-административную реформу, направленную на усиление соборности Церкви. После закрытия «собора» начался резкий отход от обновленцев значительной части клира и епископата и рядовых мирян. «Единство» прогрессивного духовенства, насильно поддерживаемое ГПУ в предсоборный период, лопнуло как мыльный пузырь. После собора 1923 года от обновленцев отошел епископ Антонин, а затем и В.Красницкий, с уходом которого закончился краткий период господства в обновленчестве «Живой церкви».
Созданный 8 августа 1923 года «обновленческий Священный Синод» упразднил все группировки и заявил, что все реформаторские инициативы, выдвинутые в период существования этих обновленческих групп, были не более чем выражением частного мнения их участников, за которые Синод ответственности нести не может. Более того, Синод отмежевался от постановлений Высшего церковного управления, «сняв с себя всякую ответственность за его распоряжения».
По словам историка обновленчества А.Левитина, с образованием Синода в истории раскола и началась эпоха «полного вырождения обновленческой идеи». Члены Синода и обновленческое руководство на местах стремились прежде всего к сотрудничеству с советской властью. Вопрос о новом стиле вскоре отпал сам собой, так как церковные массы не поддержали его. Среди обновленцев окончательно сформировались две неравные группы — «левацки настроенная», стоящая за сохранение реформ «собора» 1923 года (в основном в нее входили представители женатого епископата и их сторонники), и более консервативная группа, считавшая, что реформы были проведены преждевременно и главный смысл обновленчества состоит в поисках согласия с властью.
Вопрос о богослужебной реформе был снова поднят обновленцами летом 1924 года, в связи с проведением так называемого «Предсоборного совещания» в рамках подготовки к «Вселенскому Собору». В резолюции по докладу обновленческого архиепископа Димитрия о богослужебной практике говорилось, что перевод богослужения на русский язык может быть осуществлен в результате централизованной работы всех обновленческих сил под руководством Св. Синода. С этой целью предполагалось создать комиссию для руководства трудами по упрощению и исправлению богослужебных текстов. Предполагалось допустить чтение на русском языке паремий, Евангелия, Апостола, пение некоторых стихир и канонов, но только в переводах, одобренных Синодом, и только в тех местах, где об этом просили миряне. Допускалось вводить частично служение Литургии на русском языке, но только в одобренной Синодом редакции. Синод требовал от местной епархиальной власти регулировать вопросы о всяких богослужебных новшествах, оставляя изменение богослужебных чинов в компетенции Поместного Собора. Все резолюции совещания были разосланы на места в качестве циркуляров, предназначенных для неуклонного исполнения.
Перед вторым (и последним) обновленческим Поместным собором, состоявшемся в 1925 году, после смерти патриарха Тихона, обновленцы предприняли попытку систематизировать программу церковных реформ. Складывалась парадоксальная ситуация: для большинства раскольников становилось все менее ясным, в чем именно заключается различие между староцерковниками и обновленцами, кроме послаблений в области брачного права.
В разделе о богослужении «Программа церковных обновленцев» содержала предельно аккуратные формулировки и предполагала оставить богослужение, веками созданное, «в своих основных формах неизменным», хотя и признавала, что «это не исключает возможности его дальнейшего развития сообразно с потребностями времени и нуждами верующих». Ленинградская группа, представлявшая собой идейное ядро обновленцев, составила свое толкование к программе церковных обновлений. В вопросе о богослужении ленинградцы указывали, что церковная масса все больше отдаляется от сознательного и живого участия в богослужении, что церковнославянский язык становится малопонятным, и необходимо принять меры к тому, чтобы вернуть богослужению его жизненность через русификацию и устранение непонятных слов.
При этом авторы пояснений к программе подчеркивали, что они «не настаивают на введении каких-либо изменений в богослужебной практике прежде, чем в сознании верующих не укоренится осознание благотворности этих перемен». Более того, если верующие не признают необходимость каких-либо изменений в богослужебной сфере, обновленцы вполне допускают сохранение старой богослужебной практики.
1 октября 1925 года в Храме Христа Спасителя открылся второй обновленческий «собор». Все стремления к миру с представителями староцерковников были разбиты в прах. Кроме того, в докладах говорилось о необходимости более осмотрительного отношения к реформам, в том числе и к слишком «выпяченным» брачным послаблениям, так как они «неприемлемы для значительной церковной массы». Что касается богослужения, то на «соборе» 1925 года впервые заговорили о неуместности литургической реформы. В своих возражениях ленинградскому протоиерею А.Боярскому идеолог обновленчества А.И. Введенский категорически высказался против богослужения на русском языке, которое «не дает народу духовного удовлетворения». Введенский говорил о сохранении внешней обрядности, поэзии языка и резко критиковал епископа Антонина, упрекая его в сектантстве, и протоиерея В.Красницкого с его «Живой церковью», как носителей «церковного фашизма». С возражениями Введенскому выступили протоиереи А.Эндека и В.Адаменко, но спор о литургической реформе так и не получил какого-либо завершения.
После собора 1925 года, по словам историка А.Левитина, окончательно завершился «романтический» период «бури и натиска» в обновленческом расколе, и начался канцелярски-бюрократический период, представляющий собой «синтез дореволюционной духовной консистории и провинциального исполкома».
Вопрос о литургической реформе и переводе богослужения на русский язык после собора 1925 года поднимался, главным образом, в связи с запросами с мест со стороны приходов, желавших перейти на богослужение на русском языке. Размышления по этому поводу печатались в центральном органе обновленцев — «Вестнике Св. Синода».
Дискуссия о русском языке в богослужении с новой силой развернулась в 1927 году на ноябрьском Пленуме Синода. О неотложных изменениях в богослужебной практике говорили известный нижегородский протоиерей В.Адаменко, протоиерей К.Смирнов, архиепископ Александр (Анисимов) и некоторые другие «идейные обновленцы». Отправной точкой рассуждений протоиерея Василия Адаменко о богослужебной реформе и введении русского языка был тезис о том, что «в богослужении оскудела соборность» — миряне не принимают в нем почти никакого участия. Для исправления положения предлагалось введение русского языка и общенародного пения, чтение вслух тайных молитв за литургией, исправление церковного чтения (избегать небрежности и скороговорок) и перенесение его с клироса на середину храма. В.Адаменко предлагал разделять чтение канонов и шестопсалмия между подготовленными прихожанами, чтобы каждый из них, «вдохновляясь высокой духовной поэзией, вдохновлял бы тем самым и других молящихся». Кроме того, В.Адаменко выступал за отмену наград (митр, набедренников и т.д.), активизацию церковной проповеди, чтение Св. Писания и Апостола лицом к народу и служение при открытых Царских вратах по примеру древней практики. Инициативу перевода богослужения поддержали протоиереи Н.Попов и А.Боярский. Однако другие члены Синода настаивали на том, что в деле перевода богослужения нельзя допускать произвола, а «митрополит» Александр Введенский выступал решительно против отмены церковнославянского языка за богослужением, ссылаясь на печальный опыт епископа Антонина. На Пленуме, тем не менее, была создана переводческая комиссия по исправлению богослужебных текстов. Вопрос об изменениях в чинопоследовании Таинств к этому времени уже отпал сам собой. Переводческая комиссия решила привлечь к своей работе авторитетных профессоров: А.И. Карабинова, А.А. Дмитриевского, М.Н. Скабаллановича, А.И. Вознесенского.
В 1928 году на заседании Синода рассматривался вопрос об издании перевода служебника, Требника, Каноника и Часослова на русском языке, но в богослужебную практику эти переводы никогда не входили, и об издании их почти ничего не известно. Более того, уже в 1932 году Синод определил, что основным богослужебным языком в «обновленческой церкви» остается церковнославянский, и принятый порядок богослужения не должен нарушаться. «Славянское богослужение, — заявил на заседании Синода А.И. Введенский, — является незыблемой основой обновленчества. Мы сохранили верность богослужебным традициям отцов, и, благодаря в значительной мере этому, наше движение сделалось столь широким в церкви. Всякая ломка богослужения, в частности замена русским, чревата последствиями, отпугивающими широкие массы».
Исходя из этого Синод циркулярно запретил русский язык в богослужении (за исключением тех случаев, когда найдутся особо веские основания и когда на это будет дано всякий раз отдельное разрешение Синода). Кроме того, было запрещено чтение вслух тайных молитв.
Необходимо отметить, что к этому времени один из главных идеологов русификации богослужения протоиерей В.Адаменко полностью разочаровался в обновленчестве, принес покаяние в грехе раскола митрополиту Сергию (Страгородскому) и перешел в Патриаршую Церковь.
Во второй половине 1930-х и тем более в 1940-х годах в обновленческих храмах практически не было никаких отличий в служении от принятого в Московской Патриархии порядка. Интересно заметить, что на Украине, при стремлении местного обновленческого руководства к украинизации богослужения, перевод на русский язык не только не приветствовался, но и служение на нем, как правило, запрещалось. Вместе с тем на Украине у обновленцев не прижились послабления в брачном праве — там не было женатых епископов и второбрачия духовенства.
Завершая этот краткий исторический обзор, необходимо подчеркнуть, что главное содержание обновленческого раскола заключалось совсем не в богослужебных реформах, а в соглашательстве с советской властью, в поисках новой «симфонии» с государством, в приспособлении к нему. Обновленцы шли по пути огосударствления Церкви, но безбожное государство быстро перестало нуждаться в их услугах и полностью упразднило само это течение в годы Великой Отечественной войны.
Наконец, исходя из сказанного, следует сделать вывод о том, что совершенно неуместно использовать термины «обновленчество» и «неообновленчество» в контексте современных дискуссий о развитии практики православного богослужения.
На фото: члены обновленческого
«собора» на ступенях Храма
Христа Спасителя. 1925 г. (1).
«Митрополит» Александр Введенский.
Вторая пол. 1930-х годов (2).
Фотографии из архива автора,
публикуются впервые.
|
