Монастырь на чудной горе

О современной жизни монастыря рассказывает его настоятель архимандрит Герман.

— Отец Герман, какими вам видятся цели и задачи современного монашества?

— Современное монашество живет по тем законам, которые создали первые монахи и святые отцы. Мы не можем нарушить многовековые традиции, забыть наставления и советы подвижников и святых угодников, иначе пропадет преемственность. Святоотеческое наследие надо чтить и хранить. Нужно придерживаться правил, которые Церковь дала нам на тысячелетия, и мы не должны ни прибавить, ни убавить, а только сохранять этот бесценный дар и нести подвиг, как несли его те люди. Молитвами монашества дышит мир.

— Многие обители сейчас восстанавливаются буквально из руин. Часто можно слышать, что в современных монастырях так много работают физически, что и для молитвы времени не остается...

— Физический труд действительно занимает в монашеской жизни очень много времени. Но компромисс всегда возможен. Делаешь какую-нибудь работу — и тихонечко твори Иисусову молитву, если в машине едешь — кассету духовную поставь. И твоя молитва будет возгораться. Послушаешь иной раз духовное пение, душа взлетает и стремится к Богу. И простой человек, и монах могут молиться всегда и везде. Господь ведь не требует ничего непосильного. Просто мысленно говори: «Господи, помилуй». Выше молитвы ничего нет, потому что мы просим Спасителя о прощении грехов. И этим сказано все. Простая, но от всего сердца молитва всегда будет услышана, дойдет до Бога.

— Бытует мнение, что православие — это удел людей преклонного и даже старческого возраста.

— Православие — прежде всего удел молодежи, потому что здесь надо много потрудиться. Даже в самом простом. Вот пришел ты в храм, а на службе стоять не можешь — спина болит, ноги ноют. А ты потрудись, постой, вслушайся внимательно в пение. Надо заставить себя разглядеть не только внешнюю красоту и привлекательность, но и понять глубокий духовный смысл молитв. Сейчас, после всех гонений и запретов, молодым очень тяжело войти в церковную колею. Церковь — это труд, но Господь указывает нам путь, и мы должны идти по нему.

— Отец Герман, расскажите немного о себе. Где вы начинали монашескую жизнь, какой путь прошли? Как оказались в Софрониевской пустыни?

— Меня рукоположили в 1975 году в Ярославcкой епархии. Потом я переехал в Крым. Очень долго служил в Полтавской епархии. А в Софрониевскую пустынь приехал первый раз, когда еще не был священником — в 1970 году. Я познакомился с одним из жителей здешнего села в Троице-Cергиевой лавре, и он пригласил меня приехать. Когда мы пошли посмотреть монастырь, я схватился за голову: «Господи, что же они сделали, варвары?» Потому что перед этим мне показали литографию c изображением этого монастыря, и я знал, как он выглядел раньше. Я все тут обошел и был чрезвычайно удручен разрухой и хаосом. Зашел в Ильинский храм — ни окон, ни дверей, мусора навалено под потолок, лебеда в руку толщиной растет. Сердце защемило. И невольно вырвались слова: «Матерь Божия, если тебе угодно, позволь хоть один кирпичик положить сюда».

Потом много было разных перипетий, искушений. Все пришлось пережить. Но где бы я ни служил, все время вспоминал эту пустынь. И после своей дерзкой просьбы к Матери Божией через 30 лет я приехал в Софрониевскую пустынь. Когда мои друзья узнали, что я собираюсь сюда, они говорили: «Там же даже жить негде!» Я отвечаю: «Господь и Матерь Божия помогут». Со мной приехали 10 человек. Владыка Иннокентий, епископ Конотопский и Глуховский, меня спрашивал: «Ты хоть там раньше был? Знаешь, что там есть? Как жить будешь? Там спать не на чем, есть нечего». А я верил, что все будет.

Года два монастырь не регистрировали. Когда владыка сказал Блаженнейшему Митрополиту Владимиру, что я здесь, тот, зная нищенское положение монастыря, сказал: «Давай подождем, у человека ведь тоже не беспредельные силы». Проходит время, они интересуются: «Отец Герман не сбежал?» — «Пока нет». А когда мы дорогу начали прокладывать к монастырю, владыка решил: видимо, отец Герман и не собирается сбегать.

Жили очень трудно, в подвалах. Лежишь на кровати и думаешь, с какой стороны на тебя сейчас польется дождь. Спали под клеенками. Постепенно о нас стали узнавать люди. Мы попросили, чтобы они на первое время помогли нам картошкой. С хлебом было очень сложно. Варили картошку и небольшой кусок хлеба делили на три порции, чтобы хватило на день. Так и питались. Воду возили бочками, разливали в кастрюли, чугунки, бидоны, кружки. Привезут к обеду четыре кубометра воды — к 12 ночи мы ее переносим. Потом все падаем, уже ноги не держат. Перекрестимся, помолимся и спать. Сначала и света не было. А когда он появился, так чудно стало. Братья говорят: а при свечах лучше было. Привыкли уже в темноте.

Слава Богу, первую, самую тяжелую, зиму пережили. Ушли только два человека, остальные выдержали. А весной посадили картошку, овощи. И все такое славное уродилось. Картошки было с избытком. Перед нашим приездом зацвели яблони. Они с начала 50-х годов вообще не родили, замерло все. Деревья распускались, но ни одного яблока не давали. Словно в отместку за оскорбление святыни природа перестала плодоносить. И вот после нашего появления здесь все зацвело. Были морозы, в округе у всех все померзло, а у нас, когда мы приехали в сентябре, огромные яблоки висят. А вкусные какие! Восемь садов в монастыре, и все заблагоухали.

В свое время это был очень сильный монастырь. Когда Екатерина закрывала все монастыри, то специально написала в Сенат: «Софрониевскую Молченскую пустынь прошу не обижать, настоятеля не тревожить, и все привилегии, которые есть, оставить за монастырем». Монастырь владел огромными земельными и лесными угодьями. Здесь ловили рыбу для царского стола. Яблоки из садов упаковывали в бумагу и тоже доставляли в Москву. Была своя иконописная школа, в ней занималось до 100 мальчиков.

Революция много вреда сделала. Когда в 1918 году монастырь закрывали, братия попросила у командира отряда, чтобы им разрешили помолиться. Служба идет, монахи поют, а красноармейцы на улице стояли и заслушались. Братия отслужила литургию, причастилась. И все меньше слышно голосов, все тише пение. Красноармейцы решили, что служба закончилась. Зашли в храм, а там ни одного монаха нет. В соборе был тайный ход, монахи ушли и потихоньку унесли все самое ценное.

В 30-e годы здесь был концлагерь для поляков. 1500 польских офицеров содержалось. Потом разместили детский приют, больницу. В соборе Рождества Божией Матери, на месте явления Молченской иконы, сделали коровник. В Благовещенском соборе находились телята, а где-то и свиней держали. Мои знакомые, люди верующие, тогда молодые были. Теперь вспоминают и рассказывают: «Доим коров, заставляют ведь, куда денешься, и плачем — кругом лики святых».

Рушить монастырь начали в 1957 году. Рядом строился завод, понадобился кирпич, и все стали разбирать. Последним — в 1960 году — сломали собор Рождества Божией Матери — самый главный храм. Там был иконостас необыкновенной красоты, но враг его не пожалел.

Когда-то здесь служил св. Иоанн Кронштадтский. Однажды он вышел на балкон Благовещенского храма, низко поклонился и сказал такие слова: «Придет время, обитель будет в запустении, но потом она возродится и станет лучше, чем прежде». И мы верим этому. Я пятый год служу, сколько за это время мы вложили сил, труда, и результаты видны. Стараемся. Братия трудится. Мы верим, что Матерь Божия — наша игуменья. За пять лет я ни разу не пожалел, что приехал сюда. Значит, Матерь Божия мою просьбу исполнила, и я благодарен ей за это.

Здесь когда-то была Христа ради юродивая Клавдия, я ее знал, она после войны выкопала земляночку, так и жила. Однажды я был в слободе и шел в храм, а она мне говорит: «О, Василек, скоро Герман приедет и монастырь начнет строить». А у меня тогда и в мыслях ничего не было. Я мечтал о монашестве, всю жизнь стремился к этому. Но разве мог предположить, что все так обернется. И вот во время пострига вдруг называют имя: Герман Валаамский. А я и желал этого, почему-то это имя запало мне в душу. Вот как получилось.

У нас дедушка один есть, Иван Филиппович. Они с будущим насельником нашего монастыря приходили сюда, когда Иван Филиппович был еще молодым. Он походит по монастырю и говорит: «Ванюшка, Матерь Божия монахов готовит. Уже и наместник есть, и братия, и вот с этого корпуса восстанавливать начнут». Тот сомневается: «Да кто тут начнет — одни развалины». А Иван Филиппович говорит: «Нет-нет, Царица Небесная все устроит, и ты еще не раз на службе постоишь». И вот, когда шла первая литургия, — а купола на храме еще не было, кругом свистит, дует, — Иван Филиппович пришел в церковь и как начал плакать. Ему 80 с лишним лет, а он навзрыд плачет... А еще во время первой литургии прилетели ласточки и начали летать по кругу. Хор поет, и они щебечут. До Херувимской вместе пели, а как начался канон Евхаристии — мертвая тишина. Все люди обратили на это внимание, очень волновались, колотило даже всех. Как запели «Отче наш», опять птицы начали щебетать и по храму летать. Это в нас вселило надежду, что Матерь Божия показала свое благоволение через этих пернатых тварей.

Сейчас частенько, когда наступает вечер, я потихоньку выйду, прислонюсь к храму, как ребенок к матери. Такое тепло от него идет! Постою, поглажу кирпичные стены — и как будто сил прибавляется. Всего пять лет мы здесь, а кажется, целая вечность прошла — такие насыщенные это были годы. Сложно было, но мы уже закаленные, трудностей не боимся.

1 октября 2005 года будет 600-летие чудотворной иконы, положившей начало истории Молченской пустыни. Мы уже сейчас готовимся к  празднику и верим, что к этому времени величественный комплекс зданий древнего монастыря поднимется из руин.

Беседовала Светлана Рябкова